Перехваченные письма. Роман-коллаж - [168]

.

* * *

Душенька, пишу тебе лежа в постели, теперь уже час ночи, но я вряд ли так скоро усну. Ни за что на свете я не стану тут покупать дом, все крыши дырявы, как решето. Вдруг начался ливень, я прибежала от ВгасЬ'ей, боясь, что дождь через открытое окно накапает на мой ковер. Ничего подобного! Озеро было посреди комнаты, как раз там, где находилась законченная половина ковра, – дождь лил через крышу и потолок. Можешь себе представить, в каком я была состоянии. Три часа я лежала на полу, стараясь спасти и восстановить рисунок. Завтра, наверное, весь день придется исправлять, и одному Богу известно, удастся ли это сделать.

Теперь поболтаем о другом. Вчера была в Albi, здорово красиво! La cathédrale est formidable. Il ne ressemble à rien vu jusqu'à maintenant par moi ni en France, ni en Italie, ni en Espagne. L'intérieur j'aime moins[284]. Как твои занятия? Твои экзамены приближаются. Ты готовишься?

Из воспоминаний Бориса Татищева

К середине пятидесятых годов Маня свернула свою торговлю и распродала все товары. Ее здоровье пошатнулось. В один прекрасный день она исчезла. Неделю спустя, разыскивая ее по телефону, я выяснил, наконец, что она находится в больнице в Клермон-сюр-Уаз. Я сразу же поехал к ней. Эта встреча была тяжелой и для нее, и для меня. Мы все несколько раз, по очереди, ходили ее навещать. Потом она вернулась домой. Она чувствовала себя лучше, уехала в санаторий, затем вернулась. Но болезнь снова стала брать свое. Это напоминало войну с переменным успехом, когда то одна, то другая сторона берет верх.

Однажды она попросила меня пойти к мэру Плесси-Робенсон и заявить, что у нее украли документы и что ее хотят скомпрометировать, обвинив в шпионаже. Я ей поверил и сделал то, что она просила. Мэр был первым, кто заставил меня задуматься, спросив, не страдает ли она душевной болезнью. Как я мог не сообразить этого раньше?

Потом был еще один период, когда жизнь взяла свое, а болезнь отступила. Как-то она спросила, ходил ли я к мэру, и была удивлена моим утвердительным ответом, но, кажется, осталась довольна.

Мария Граевская – Борису Татищеву

24 октября 1959

Ехр.: Mme Tatischeff

«de Mailhol» Labastide-Beauvoir, Haute-Garonne

Mon cher Boris-chéri,

Le 24.9, dix heures et quart au lit en chemise de nuit (pas très bien repassée, pas propre à souhait) mais je couvre tout cela avec ma grande serviette éponge, tu sais, sur fond bleu roi des rayures, rouge, vert-jaune. Elle est assez décorative et va avec tout l'ameublement de ma chambre actuelle que je commence à m'attacher de plus en plus. J'attends la visite du docteur, mais je ne suis pas ou plutôt, je ne suis plus malade du tout. Jamais de ma vie je ne me suis sentie aussi reposée, aussi en forme pour travailler et aussi heureuse pour pouvoir le faire. Je me mets à souffler tra-la-la la-la-la la la aa.

Mon petit Aige-chéri[285], мой Брюсик дорогой, благодарю, спасибо милый. Les mots sont lancés pour arrêter un peu le battement de mon coeur qui s'élance vers toi pour te serrer contre lui en te remerciant de vive voix pour le bonheur que tu as su me transmettre par ta gentille lettre. J'ai lu tout entre les lignes[286].

Вот они и навестили меня. Docteur[287] со своим assistant[288], Banid его фамилия.

Он – доктор, конечно: Zdravstvouite, Maria Romanovna

Я: Здравствуйте, дорогой Морис Люсьеныч! – и смех, и шутки начинаются. Я держала твое письмо (в момент, когда он открыл мою дверь) в руках. Конечно, прочла я ему сначала по-русски, как ты мне писал, потом перевела, они были в восторге; кроме этого – et votre santé? sommeil? etc.[289]Они: vous allez même un peu trop bien, on va vous calmer un peu (обращается к assistant): on va lui faire une piqûre calmante d'Argatyl.

Docteur, merci, d'accord, mais pas avant que je finisse cette lettre[290]. Они думают что я в бреду, в какой-то особой лихорадке, но может быть им не дано знать, что знаем мы. Дина, твоя… (Далее неразборчиво. – Осв.). Что-то, кто-то не дает мне это ясно написать, но ты прочтешь и так. Я себя прекрасно чувствую, très très bien, mais confidentiellement j'entends des voix comme Jeanne d'Arc, mais другого порядка. Shakespeare aussi voyait clair mais à sa façon à lui, comme moi à la mienne et toi mon petit Ange-chéri-Брюсик à ta façon à toi[291].

Буссик, не страшись этого вдруг открывшегося мне Дара, это не даром его получила я. Ты также знаешь, toute peine mérite récompense[292] мы верим что le sculpteur Michel-Ange[293] был универсально умен, откуда за короткий жизненный путь человека возможно всему тому научиться? Это невозможно здесь на земле, под луной, нет невозможно… Кажется, что ничто не случайно.

Сейчас помолюсь Ему в слезах, и Он удалит твое, Брюсино, мучение (из песни песней). Помоги, Господи-Боже, помолиться за моего сынишку, нашего Бориса Николаевича Татищева, чтобы у него никогда не болела голова и не зубы, господи. Я плачу и молюсь! Дай, Господи, спасибо, милый. Лицо выкупалось в слезах, а теперь я и без укола Argatyl успокоюсь.

Довольно болтать, я все же еще не умывалась иначе, как теплыми слезами. Целую, обнимаю тебя. Пойду мыться и делать гимнастику – растирать все тело у открытого окна моими твердыми щетками – и все прекрасно с нами.