Переход - [76]
Когда дети ложатся спать, Мод снова идет плавать. В небе месяц, тонкий, как обрезок ногтя. Мод берет с собой полотенце. Не знает, где Тео с Джессикой, но ей, в общем-то, все равно, кто ее увидит. Горкой складывает одежду и заходит в воду. Сегодня далеко не уплывает. Убивает время, что-то такое. Плывет к месяцу, затем прочь от него. Когда выходит, на пляже никого. Отыскивает одежду, полотенце, вытирается, натягивает шорты и фуфайку, привезенную с яхты и высушенную днем на солнце. Выкуривает сигарету, идет по пляжу к дому. Там ни огонька – во всяком случае, ей не видно; Мод шагает в арку, во мрак, который гуще, чем снаружи, и в локоть ей вцепляется рука. Мод тотчас вырывается. Понимает, что это мальчик, чует его, чувствует его жар.
– Джессика в церкви, – говорит он. – Ждет вас.
На несколько секунд между ними повисает молчание, затем Мод говорит:
– Ладно, – и уходит, пересекает церковный двор, тянет на себя дверь и ступает в церковь.
У дальней стены горит одинокая свечка.
– Мод?
– Да.
– Вам видно?
– Да.
Она идет на свет. Джессика берет ее за руку и ведет в комнатушку, где стол и кресло, окошко и настенный календарь за декабрь 2007-го.
– Садитесь, – говорит Джессика, выдвигая кресло из-под стола на середину комнаты.
Мод садится. Джессика ставит свечу на пол. Девочка накрасилась. Мод еще не видела ее с макияжем. Джессика волнуется. Как девочка на свидании – на первом свидании.
– Не бойтесь, Мод, – говорит она.
– Я не боюсь, – отвечает Мод.
– Я же обещала, что вам помогу?
– Что ты будешь делать?
– Вы только раскройте сердце, – говорит девочка. – Можете? Можете раскрыть сердце, Мод?
Мод переводит взгляд на коробки под стеной, на скамье напротив окна. Три коробки – как для писчей бумаги, сверху дырочки, на крышках застежки с замком.
– Где Тео? – спрашивает Мод.
– Он сейчас придет.
– Что в коробках?
– Ой, Мод, – говорит девочка. – Я погашу свечку. – Она садится на корточки и пальцами гасит фитиль. – Подумайте о вашей дочке, Мод. Подумайте и раскройте сердце.
– Я пошла, – говорит Мод. – Я спать.
Джессика в темноте нашаривает, стискивает ее руки.
– Погодите, – говорит она. – Пожалуйста…
Поначалу очень тускло, но так внезапно, что Мод невольно ахает, у них над головами вспыхивает прозрачная лампочка. Мальчик запустил генератор. Свет разгорается. Вскоре входит и мальчик, быстро и беззвучно, затворяет за собой дверь. На нем чистая клетчатая рубашка. Не та, что была на папе в фильме, но очень похожая. На Тео, на его худом мускулистом теле она висит как на вешалке.
– Начинаем? – спрашивает он то ли Джессику, то ли их обеих.
Подходит к одной коробке (молодой лаборант, молодой церемониймейстер), быстро отпирает замок, а затем, медленнее, открывает крышку, заглядывает внутрь и снова закрывает, не запирая. Подходит к креслу, берет за руку Джессику, берет за руку Мод. Начинает молиться. Сыплются тихие слова. Налезают друг на друга. Девочка смотрит на Мод, и лицо ее сияет, точно раннее утро. Трудно отвести взгляд.
Мальчик как будто собирается с духом. Голос громче. Мод встает. Неловко сидеть, глупо. Смотрит на них обоих, на одного и другого, на этих детей, которые взломали тайный чулан и нашли то, чего им находить не полагалось. Надо бы сказать девочке, чтобы смыла макияж. Надо бы отправить обоих в постель. Непонятно, почему она до сих пор этого не сделала.
Лампочка в прозрачной своей кожуре тускнеет и вспыхивает; тени размываются и снова твердеют, заостряются. Мальчик отпускает руку Мод. Подходит к коробке, кивает сам себе, открывает коробку и сует туда руку. Рука извлекает из коробки живой букет змей. Вот теперь Мод смотрит во все глаза. У змей узкие треугольные головы – какие-то гадюки. Мальчик нежно перекладывает их с ладони на ладонь. Глядит на них в экстазе. И все вполне реально. Мод слыхала о таком – о маленьких сектах на рукописном, безграмотном и далеком американском Юге, об упрямых потомках людей, что читали по слогам и у самого Христа вызвали бы неуютное содрогание, но равно понимание и даже восхищение. Это папины змеи, папина наука или то и другое. Но ты подумай, какая мощь, как чутко эти дети ее улавливают. Змеи вяло, сонно извиваются. В руках у мальчика – медленный зеленый огонь. Девочка воркует. Прошлой Джессики нет – она стала кем-то иным. Накрашенное лицо (мамин макияж?) блестит по́том, горит паникой счастья, настоятельной, телесной, первобытной. Никакие грезы, никакие предвидения Мод к этому не подготовили. Выясняется, впрочем, что все происходящее вполне укладывается в ее диапазон.
Мальчик протягивает ей змей. Мод не отшатывается, но с дыханием случается что-то странное – оно перестает бродить туда-сюда в горле и стеклянным стержнем рушится куда-то к узлу нервов между ног. Она принимает у мальчика змей, погружает пальцы в змеиные извивы. Колыбель для кошки, вычесанная шерсть. Мальчик движется, словно актер в старом кино. Словно у него паркинсонизм, – словно он ребенок с болезнью Паркинсона. Мод держит змей. Не тяжелые. Сколько их тут? Пять, шесть. Не поймешь, где кончается одна и начинается другая. Девочка касается грудей, будто они ноют, затем возлагает руки на голову Мод. Мод отдает змей мальчику, а тот касается ими своего лба и укладывает их в коробку. Все дальнейшее очень интимно, хотя, пожалуй, без невнятной болтовни этих детей не случилось бы. Мод садится на пол под лампочкой и плачет. Слезы вырываются изнутри, накатывают волнами. Из глаз, из носа, изо рта. Она окликает своего ребенка, бормочет ее имя. Зои, Зои… Мальчик и девочка на коленях стоят по бокам. Щебечут и гукают, гладят Мод по плечам, по голове. Все трое качаются, всех троих шатает. Все трое в лодочке, что дрейфует по воле волн. А потом все заканчивается. Мод чудится, будто лампочка погасла – перегорела, – но нет. Мальчик встает. Смотрит на Мод – клоун в большущей рубахе. Девочка тоже смотрит, но еще стоит на коленях, и взгляд у нее другой. Мод опускает глаза. На исподе бедра – густая кровавая паутина; кровь на шортах, кровь на полу. Мод трясет, но она умудряется встать. Из нее никогда так не текло. Она шагает к двери. Идет через темное нутро церкви, спотыкается о стул, бьется коленом, поднимается, добирается до двери и шагает не сворачивая, пока море не обнимает ее талию черной юбкой, расшитой лунным светом, точно нитями шелка.
Англия, конец 90-х. Два брата, Алек и Ларри, встречаются в доме матери, в котором не были много лет. Первый — литератор и переводчик, второй — спортсмен и киноактер. Тень былого омрачает их сложные отношения. Действие романа перемещается из страны в страну, из эпохи в эпоху, от человека к человеку.Один из тончайших стилистов нашего времени, Эндрю Миллер мастерски совмещает в своем романе пласты истории, просвечивая рентгеном прошлого темные стороны настоящего.Роман заслуженно вошел в шорт-лист премии Букера 2001 года.
Впервые на русском — новый роман любимца Букеровского комитета Эндрю Миллера, автора уже знакомых русскому читателю книг «Жажда боли», «Казанова» и «Кислород».Клем Гласс (да, параллель с рассказами Сэлинджера о семействе Глассов не случайна) — известный фотожурналист. Он возвращается из Африки в Лондон, разуверившись в своей профессии, разуверившись в самом человечестве. Когда его сестра-искусствовед после нервного срыва попадает в клинику, он увозит ее в «родовое гнездо» Глассов — деревушку Колкомб — и в заботах о ней слегка опаивает.
От автора «Жажды боли» — история мучительного лондонского увлечения зрелого Казановы, рассказываемая Казановой на склоне лет: куртуазные маневры и болезненные разочарования, жестокий фарс как норма жизни и строительные работы с целью переломить судьбу, и залитый потопом Лондон, ностальгически трансформирующийся в Северную Венецию. И, конечно, женщины.
Это книга о человеке, неспособном чувствовать боль. Судьба приговорила его родиться в XVIII веке — веке разума и расчета, атеизма, казней и революций. Движимый жаждой успеха, Джеймс Дайер, главная фигура романа, достигает вершин карьеры, он великолепный хирург, но в силу своей особенности не способен сострадать пациентам…Роман Эндрю Миллера стал заметным событием в литературной жизни Великобритании, а переведенный на многие языки планеты, сделался мировым бестселлером. Его заслуженно сравнивают со знаменитым «Парфюмером» Патрика Зюскинда.
Париж, 1786 год. Страна накануне революции. Воздух словно наэлектризован. Но в районе кладбища Невинных совсем иная атмосфера – тлена, разложения, гниения. Кладбище размывается подземными водами, нечистоты оказываются в подвалах жилых домов. Кажется, даже одежда и еда пропитаны трупным запахом, от которого невозможно избавиться. Жан-Батист Баратт получает задание от самого министра – очистить кладбище, перезахоронив останки тех, кто нашел на нем последний приют.Баратт – инженер, но его учили строить мосты, а не раскапывать могилы.
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.
Все прекрасно знают «Вино из одуванчиков» — классическое произведение Рэя Брэдбери, вошедшее в золотой фонд мировой литературы. А его продолжение пришлось ждать полвека! Свое начало роман «Лето, прощай» берет в том же 1957 году, когда представленное в издательство «Вино из одуванчиков» показалось редактору слишком длинным и тот попросил Брэдбери убрать заключительную часть. Пятьдесят лет этот «хвост» жил своей жизнью, развивался и переписывался, пока не вырос в полноценный роман, который вы держите в руках.
Впервые на русском — второй роман знаменитого выпускника литературного семинара Малькольма Брэдбери, урожденного японца, лаурета Букеровской премии за свой третий роман «Остаток дня». Но уже «Художник зыбкого мира» попал в Букеровский шортлист.Герой этой книги — один из самых знаменитых живописцев довоенной Японии, тихо доживающий свои дни и мечтающий лишь удачного выдать замуж дочку. Но в воспоминаниях он по-прежнему там, в веселых кварталах старого Токио, в зыбком, сумеречном мире приглушенных страстей, дискуссий о красоте и потаенных удовольствий.
«Коллекционер» – первый из опубликованных романов Дж. Фаулза, с которого начался его успех в литературе. История коллекционера бабочек и его жертвы – умело выстроенный психологический триллер, в котором переосмыслено множество сюжетов, от мифа об Аиде и Персефоне до «Бури» Шекспира. В 1965 году книга была экранизирована Уильямом Уайлером.
Иэн Макьюэн. — один из авторов «правящего триумвирата» современной британской прозы (наряду с Джулианом Барнсом и Мартином Эмисом), лауреат Букеровской премии за роман «Амстердам».«Искупление». — это поразительная в своей искренности «хроника утраченного времени», которую ведет девочка-подросток, на свой причудливый и по-детски жестокий лад переоценивая и переосмысливая события «взрослой» жизни. Став свидетелем изнасилования, она трактует его по-своему и приводит в действие цепочку роковых событий, которая «аукнется» самым неожиданным образом через много-много лет…В 2007 году вышла одноименная экранизация романа (реж.