Переезд - [3]

– Если бы только можно было видеть солнце больше чем четверть часа в день! – стонал Эмиль на протяжении пятнадцати лет.

Теперь он его видел. Стоило ему поднять штору, как спальню заполнил солнечный свет. Он распахнул окно и увидел напротив, метрах в пятидесяти, точно такой же, как у них, белый дом. В нем тоже в каждой квартире имелся цементный балкон, и на некоторых из этих балконов сушилось белье.

Улица Фран-Буржуа в том месте, где они жили еще три дня назад, едва достигала пяти метров в ширину, и иногда, чтобы разминуться с прохожим, приходилось сходить с тротуара на проезжую часть.

Высоко в небе с гулом пролетели два самолета, временами исчезая в утренней дымке. До «Орли» было не больше восьми километров.

– Они заходят на посадку с другой стороны, – уверял управляющий домом. Вы будете слышать лишь легкий гул и очень скоро привыкнете. Все жильцы высказывали мне подобное опасение, однако впоследствии я не получил ни одной жалобы.

Он набрасывает синий халат и проходит через комнату, которая на чертежах обозначалась как «общая». Это слово ему тоже не нравилось. Туалетная, общая комната. Она являлась одновременно столовой и гостиной, так как была разделена на две части перегородкой высотой около метра.

Они пока поставили там пышное растение в медном кашпо, которое всегда, сколько он помнил, стояло у них в столовой на улице Фран-Буржуа.

– Доброе утро, Бланш.

Она подставляет мужу лоб для поцелуя, не выпуская из руки сковороду.

– Доброе утро, Эмиль. Как спалось? Я уже собиралась тебя будить, но услышала, что ты разговариваешь с Аленом. Он готов сесть завтракать?

Ален съедал глазунью из двух яиц, тогда как его отец довольствовался чашкой черного кофе, иногда с рогаликом. Бланш уже повидалась с булочником и обо всем с ним договорилась, так что в половине седьмого перед их дверью оставляли свежий хлеб и рогалики.

– День обещает быть чудесным.

– Будет жарко, – возразил он и добавил, сам не очень в это веря: Наверняка после обеда разразится гроза.

Вероятно, это звучит фальшиво, и он сам злится на себя за то, что вот так, почти со злобой, опошляет это обещающее быть таким солнечным утро.

Клерви! [1] Дурацкое название, отдававшее искусственностью, рекламой, приманкой для простофиль. Он живо представляет себе, как ломал голову тот тип, которому поручили придумать название новому жилому кварталу.

Должно быть, ему сказали:

– Пусть оно будет веселым, солнечным... Оно должно напоминать о радостях жизни.

Клерфонтены [2] уже существовали, да, впрочем, тут и не было фонтана. Где-то даже имелся квартал ПленСолей [3]. Он не мог себе представить, как бы он кому-нибудь сказал, что живет в Плен-Солей.

А в Клерви?

Кухня хоть и небольшая, зато безупречно обставлена, как на выставках.

– Ты узнала насчет мясника?

– Он каждое утро приезжает из Рэнжи. Достаточно оставить ему заказ по телефону. Через несколько месяцев в универсаме появятся мясной и рыбный отделы.

Входит Ален – одетый, с мокрыми волосами.

– Готово?

– Осталось только поджарить яичницу.

Он усаживается за полированный стол, кладет перед собой учебник английского. Эмиль же, прихватив чашку с кофе, которую подала ему жена, проходит через общую комнату и направляется в сторону ванной, то и дело останавливаясь, чтобы отпить глоток.

А мужчина и женщина за стенкой уже встали? Маловероятно. Позапрошлой ночью они уснули часа в три, если не позже.

Он странно улыбнулся. Он смеялся над самим собой. Коль скоро ложились они очень поздно и так же поздно вставали, не исключено, что Жовис никогда с ними и не встретится?

Так что он никогда не узнает, как они выглядят – он и она. Он будет знать об их интимной жизни больше, чем знают обычно о своих лучших друзьях, о своей семье, даже о своей жене, но может случиться, он встретится с ними на улице и не догадается, кто перед ним.

Ванна была мокрая; на полу валялось махровое полотенце. Он рассердился на сына и порадовался, что с нового учебного года тот пойдет в лицей в Вильжюифе. Ему не надо будет больше отвозить его в Париж к восьми утра. Ален станет пользоваться автобусом. Отцу не придется убивать целый час до открытия конторы.

Во время экзаменов нельзя было переводить мальчугана в другой лицей. И таких проблем – тьма. О некоторых они подумали заранее. Тогда те показались безобидными, легкоразрешимыми. Отчего же Эмиль вдруг сейчас забеспокоился?

Собственно говоря, он не беспокоился. Это не было также и разочарованием. Нечто подобное он иногда испытывал по воскресеньям в детстве. Родители строили планы. К примеру, отправиться пообедать на берегу Сены, и, разумеется с целью экономии, они брали с собой еду. Машины у них не было. Шли пешком. Через песчаные карьеры.

– Осторожнее, Эмиль, тут ямы с водой...

Он бы предпочел поесть жареной рыбы или мяса в каком-нибудь ресторанчике, как поступали многие. Трава, на которую они садились, была пыльной и подозрительно пахла.

Почему у них все всегда кончалось ссорой-то перед самым уходом домой, то ближе к середине дня? Его мать была нервной, как и Бланш. Можно было подумать, что она боится мужа, тогда как в действительности это он подчинялся ее желаниям.