Передает «Боевой» - [24]

В дверь постучали.

Шкала радиоприемника была освещена. Сейчас стрелка указывала на станцию, расположенную где-то далеко от Москвы. Через шумы доносился голос диктора, выкрикивающего непонятные слова.

В мастерскую вошел мужчина в сером костюме. Эмил помнил этот костюм и этого человека. Это был Эмил Марков, соученик его брата.

До сего времени он находился где-то очень далеко. В концентрационном лагере. Хозяин быстро задернул занавески. Погасил лампы. Оставил только маленькую серо-зеленую лампочку, не видимую с улицы.

— Ты голоден? — Эмил достал колбасу, хлеб, брынзу. — Нашего брата преследуют голод и пули. Добро пожаловать.

Марков поблагодарил:

— От хлеба не откажусь, но пуля, хотя я постоянно иду ей навстречу, мне ни к чему.

Ел он медленно. Не хотел поддаться чувству голода. Когда всмотрелся хозяину в глаза, покачал головой и чуть слышно произнес:

— Знаю, ты прячешься не по собственной воле. Бездействуешь по причине обстоятельств. Конец бездействию, Эмил. Дети учителя Попова — революционеры, и они должны быть в первых рядах бойцов.

— Я все же… — Эмил прикусил губу. Нет, он не может открыться даже этому человеку! Никто не оправдал бы его! Через полтора часа нужно слушать Москву и передать множество пятизначных чисел с важными для Красной Армии данными.

— Я пришел вырвать тебя из летаргии. Центральный Комитет партии уже принял решение. Начинается вооруженная борьба. Тебе поручается руководить изготовлением гранат для Сопротивления.

Сердце у Эмила замерло; именно в этот вечер, лежа, заложив руки под голову, он почему-то думал о том, как будет делать гранату за гранатой. Как пойдет в темноте и будет ждать. Грохот взрыва оглушит его, зарево пожаров ослепит, послышатся свистки полицейских… Советский разведчик ясно сказал ему: «Никаких обязательств ни перед кем из активистов партии…»

— Эмил! Долг каждого коммуниста — исполнять приказы партии. Любой отказ можно толковать только как колебание, а иногда и как предательство. Тебе это хорошо известно!

«…Только как предательство… Тебе это хорошо известно!..» Но, будучи обыкновенным радистом, он не чувствовал того особенного состояния, которое охватывает бойца, идущего в бой. «Неужели ты сможешь лишить партию такой технической базы, как мастерская «Эльфа», только потому, что теоретически тогда появится большая опасность провала?

Центр требует от нас быть бдительными… Уж не думает ли враг, что, если Эмил провалится, он выдаст полиции замечательного человека — доктора Пеева?»

— Эмил, ты подсчитаешь, сколько левов необходимо. Потом вместе подумаем… Спокойной ночи, парень! И выше голову! Пусть боятся фашисты! Мы знаем, чем кончится борьба, а они не знают, где будет их могила, где сгниют их свастики…

Эмил Марков осмотрел пустынную улицу и, убедившись, что никто не следит за ним, растворился в темноте.

Необычный для генерала Никифорова день заканчивался. Хорошо бы пойти домой после этого утомительного заседания.

В этот момент позвонил однокурсник, командующий 2-й Фракийской армией генерал-майор Марков.

— Никифор! Ты, что ли, ополчился против Крума, а? Голову оторву! — рокотал в трубке металлический голос генерала.

Никифоров делал вид, что приятно удивлен:

— Черт побери, да это ты, Марков! Давай встретимся!

Повесив трубку, Никифоров отправился в Военный клуб. Но по улице шагал не Никифоров, а «Журин». Обдумывая предстоящий разговор, он рассчитывал узнать кое-что. Завтра вечером Москва должна знать намерения немцев относительно Турции, данные об их силах в Болгарии, об их деятельности здесь и о будущих операциях их армий.

Марков с нетерпением ждал Никифорова. Они поздоровались, с улыбкой глядя друг на друга, спорили, кто больше постарел. И вдруг Марков процедил сквозь зубы:

— Если займешь мое место и станешь командовать никуда не годной армией, пусть даже Фракийской, поседеешь.

— Только бы мы не увязли заодно с Германией в какой-нибудь турецкой авантюре.

— Едва ли. Если речь идет о фронте только против турок, то у Германии хватит сил. И у нас хватит, но мы сразу же наткнемся на британские колонии с их очень сильными боевыми армиями. А Мосул англичане нам не отдадут. Потом в Россию через Кавказ. Там тебе не равнина. Одним словом…

— Марков, недавно говорил с Сашо.

— С Сашо Пеевым? Где он?

— Он тебе позвонит. Уже год как собирается поехать в Пловдив.

— Ну будь здоров, Никифор! Сидеть бы нам спокойно и не рыпаться. Какую бы войну мы ни начали, все равно нам будет крышка. А Сашо пусть не прячется, черт такой, я буду его ждать.

Генерал Никифоров медленно поднялся по лестнице. Позвонил. Открыла Елизавета.

— Как хорошо, что ты пришел! Сашо решает ребусы.

Мужчины закрылись в рабочем кабинете хозяина.

Елизавета вышла на улицу подышать свежим воздухом. Именно так ей пришлось объяснять эту странную прогулку и волей-неволей выслушать два рецепта о самом эффективном лечении мигрени. А царский генерал и адвокат миллионера Симеона Бурева работали, составляя донесения для армии первого в мире государства трудящихся, борющегося с фашизмом.

Утром Пеев уехал в командировку в Пловдив, Хасково и Свиленград.

Центр требовал сведений о намерениях Германии относительно Турции, а военные лучше всех остальных знали их. Центр хотел от «Боевого» данных о болгарской армии, о том, выступит ли она на стороне гитлеровцев против Советского Союза. Охваченный беспокойством, доктор Пеев отправился в путь. Следующим поездом поехал «Журин» — инспектировать военные суды в Бургасе и Варне. Центр хотел знать состояние береговых частей болгарского флота, а также поставленные перед ним задачи.