Перед бурей - [14]

причиной тому была скупость «отцов» нашего города, по

жалевших несколько тысяч рублей на взятку строителям

дороги. Так ли это было, не знаю, но весьма вероятно,

что это было именно так.

Население Омска делилось на три главные группы —

военные, купцы и мещане. Военные являлись, так сказать,

«первым сословием», державшим в руках власть. Генерал-

губернатор, он же начальник Западносибирского военного

округа, был здесь «бог и царь». Офицерство и воен

ное чиновничество составляли «общество», которое созда

вало «общественное мнение» города. Все эти люди жили

40

«от 20-го» до «20-го»1, занимались шагистикой, писали

бумаги, сплетничали, выпивали, играли в карты, сочиняли

нелепые песни для «христолюбивого воинства». Помню,

как одно время по улицам города бойко маршировали ко

лонны и громко орали во всю глотку:

Орбельяни-генерал,

И Свичинин тоже,

А Барятинский узнал,

Что они похожи.

Это «глубокомысленное» произведение одного местного

штабс-капитана долго волновало омскую военную среду.

Впрочем, позднее, уже взрослым человеком, я имел воз

можность убедиться, что солдатские песни других европей

ских армий своим «глубокомыслием» отнюдь не уступали

плодам вдохновения скромного сибирского офицера2.

Купцы, то есть лавочники всех рангов—крупные, сред

ние и мелкие, составляли, если можно так выразиться,

«второе сословие» нашего города, раболепствовавшее перед

военными, но жестоко эксплоатировавшее городскую бед

ноту и окрестных казахов. Омская «буржуазия» тех вре

мен являла собой страшное зрелище. Это была еще «бур

жуазия» периода первоначального накопления — грубая,

неотесанная, безграмотная, с дикими нравами и свирепыми

удовольствиями. Подвыпившие купчики били зеркала в

ресторанах, лезли с сапогами в ванну из шампанского, с

гиком и свистом на бешеных тройках давили людей на

улицах города, а по нонам ездили в соседние деревни

Захламино и Черемушкино, где устраивали оргии и изби

вали местных крестьян.

Наконец, мещане представляли собой своего рода «третье

сословие». Это были в большинстве кустари, мастеровые,

приказчики, огородники, извозчики, водовозы, ассенизаторы

и т. д. — все мелкий люд, так или иначе обслуживавший

потребности первых двух «сословий». Жили мещане по

1

каждого месяца.

2

датскую песню:

В царской России жалованье чиновникам выдавали 20-го числа

В кайзеровской Германии, например, я слышал следующую сол

Reserve hat Ruhe,

Reserve hat R u h .

Und wenn Reserve Ruhe hat,

Dann hat Reserve R u h .

Это в переводе означает: «Резерв имеет отпуск, резерв имеет

отпуск. И если резерв имеет отпуск, то он имеет отпуск».

4 1

окраинам города, особенно в слободе, носившей красочное

название Мокрое, работали с зари до зари, получали жал

кие гроши, беспросветно пьянствовали и по праздникам

развлекались кулачными боями, происходившими на льду

реки Оми.

Никаких серьезных интересов, высоких стремлений, за

просов у местного населения не было. В центре всего стоя

ла у т р о б а . Не ели, а жрали. Не пили, а упивались. Вся

атмосфера города была насыщена шаньгами и пельменями.

На масленице устраивали ледяные горы с фонарями, ка

тались в больших «кошевах» (санях) с цветными коврами,

обжирались до заворота кишок. На пасхе христосовались

так, что губы распухали. Зато в городе не было театра, и

только на пасхальной неделе на базарной площади появля

лось несколько балаганов с вечно пьяными, осипшими от

простуды артистами. Еще существовал любительско-драма¬

тический кружок, в котором подвизались главным образом

местные «львицы» из офицерских жен. Изредка этот кру

жок ставил модные пьесы в омском «общественном собра

нии». Впрочем, такие случаи бывали не часто: большую

часть своего времени кружок тратил на внутренние склоки

и интриги.

На фоне этого «темного царства», этого сонного, зарос

шего тиной провинциального болота сиротливо и неприют

но выделялась крохотная группка местной «интеллигенции».

Несколько присяжных поверенных и вольнопрактикующих

врачей, два-три учителя, два-три журналиста, аптекарь,

фотограф, с полдюжины чиновников переселенческого

управления — вот примерно и все, что могло быть отнесено

к этой, столь чуждой окружающей среде социальной кате

гории. Имелись, впрочем, еще два-три каких-то случайных

персонажа без определенных занятий и точно фиксирован

ных источников дохода. Одного из них я помню очень

хорошо. Это был некто Симонов, мужчина средних лет.

в очках, со стрижеными волосами, одетый в высокие сапоги

и серую блузу навыпуск, с кожаным поясом. Симонов был

недоучившийся студент, исключенный из университета в

связи с какими-то беспорядками. Он держал на Томской

улице небольшую лавочку письменных принадлежностей и

не столько продавал тетради и чернила, сколько занимал

рассуждениями на общественно-просветительные темы

своих немногих покупателей. Лавочка эта не приносила

Симонову ничего, кроме убытков, но он все-таки как-то

42

ухитрялся крутиться и лавочки не закрывал «исключитель

но, — как он говорил, — из идейных соображений». Омская

«интеллигенция» группировалась около местного географи

ческого общества, в котором военные топографы изредка

читали доклады о своих поездках по Сибири, а также около

местной газетки «Степной край», которая выходила два