Перебитый панцирь - [26]

* * *

Лагерь в городе Просткен, куда прибыли теперь Надырхан и его компания, был намного обширнее, чем предыдущий. Здесь Петцет предложил коменданту лагеря вывести из бараков горцев отдельными группами, а не всех сразу.

— Как вас обеспечивают питанием? — обратился Надырхан к выведенной из бараков первой группе пленных. Эмигрант, хотя и не проходил школу агентов-пропагандистов, умел входить в роль.

— Плохо, голодаем, — коротко ответил один из пленных.

— Записывайте, господин Делибей. Их фамилии мы сообщим в Берлин кому следует, — приказал председатель СКНК.

Делибей, держа в руках блокнот, подошел к стоящим в строю военнопленным. Не догадавшись о подвохе, они стали называть свои фамилии. Когда Делибей дошел до середины строя, ему показалось, что перед ним стоит человек, которого он где-то видел. Делибей пристально поглядел в лицо военнопленного.

— Фамилия? — спросил Делибей.

— Азадов, — неохотно ответил пленный.

— Неправда, — с раздражением заметил эмигрант.

— Я говорю правду, — спокойно ответил пленный.

— Неправда! — громко повторил Делибей, приблизившись вплотную к пленному.

— Как хотите, — с видимым безразличием произнес военнопленный.

— Не как хотите, господин чекист! — прокричал Делибей, грозно глядя на военнопленного.

Затем Делибей обратился к сопровождавшему его сзади немцу-автоматчику:

— Посадить в одиночную камеру!

Глава одиннадцатая ВСТРЕЧА

1

Четвертые сутки, как Сафаров (Азадов) в карцере. В этом каменном мешке было холодно и сыро как в могиле. Время шло мучительно медленно.

Каждый, допрашивавший Сафарова, применял свои методы физического воздействия. Разнообразие в тактике пыток доставляло большое удовольствие немцам и предателям-эмигрантам. Теперь арестованный думал лишь об одном: как бы при потере сознания не выговорить то, что он скрывал от врагов до сих пор. А сознание за последние дни Сафаров терял часто. После каждого допроса немцы волокли его истекающего кровью...

Сафаров вспоминал о своей жизни до пленения. Было у него что вспомнить. Учеба в педагогическом училище в Дагестане, затем работа в далеком горном ауле. Класс, в котором он вел уроки, был самым успевающим в школе — ни одного второгодника. Но недолго он проработал учителем.

Пришло время призыва в армию. Сафаров стал пограничником. На отличника боевой и политической подготовки обратили внимание в части. Вскоре его назначили начальником заставы. Некоторое время он служил на берегах Аракса — пограничной реки между СССР и Ираном. В начале 1941 года Сафарова перевели на западную границу. Война застала его в Бресте. Он только успел посадить беременную жену с трехлетней дочкой в машину, увозившую семьи военнослужащих на восток...

В одном из боев Сафаров был тяжело ранен и попал в плен. На десятый день пришел в себя. Он слышал незнакомую речь человека, делавшего ему перевязку. Бывший начальник заставы Сафаров оказался в лазарете при лагере военнопленных, где он выдавал себя за Азадова.

2

Петцет был против очной ставки между Азадовым и Делибеем, но карцер и самые «новейшие методы физического воздействия» результатов не дали. Азадов молчал на допросах. Петцет настаивал, чтобы арестованный рассказал о своей службе в советских пограничных войсках. Одних слов, сказанных Делибеем во время обхода строя военнопленных, было недостаточно, чтобы разоблачить Азадова. Пограничник отвечал на все атаки сотрудника «Аусланд-Абвера» молчанием. Азадов не знал, что известно о нем врагу. Со дня своего ареста он ломал голову — почему эмигрант назвал его чекистом? Если у него действительно есть какие-то данные, то почему он до сих пор не сказал о них на очной ставке?

...Штольце, наконец, дал согласие на очную ставку.

— Господин Делибей, — задал вопрос Петцет, — откуда вы знаете этого военнопленного?

— Он служил в советских пограничных войсках, герр обер-лейтенант.

— Вы подтверждаете это? — резко повернулся офицер абвера к Азадову.

— Нет, — ответил тот.

— Конкретно!

— Я этого предателя вижу впервые, — в упор глядя на Делибея, проговорил Азадов.

— Так ли, господин Делибей? — спросил Петцет.

— Нет... Сидящий передо мною человек принимал участие в моем задержании, — ответил Делибей.

— Неправда, — бросил Азадов.

— Правда, земляк, правда, — повторил Делибей как можно мягче, хотя в душе готов был перегрызть ему горло.

— Ты признаешься, сволочь? — стукнул немец кулаком по столу.

— Мне не в чем признаваться, — ответил Азадов.

— Тогда напомните ему, господин Делибей, об обстоятельствах вашей встречи.

— Когда меня с перебежчиками из Ирана доставили на заставу, этот человек был в форме советского пограничного командира.

— Как теперь, господин пограничник? — прошипел Петцет.

— Я пограничником не был, — сказал арестованный.

— Завтра я сам пристрелю тебя, как собаку! — прокричал офицер, теряя самообладание.

— А я пристрелю твоих близких и дальних родственников в Дагестане в первый же день его освобождения от гяуров, — дополнил Делибей своего шефа.

— Ворота моего Дагестана для предателей закрыты на стальной замок, — ответил Азадов, брезгливо посмотрев на эмигранта.

— Убрать негодяя! — приказал Петцет.

* * *

Делибей сидел молча. Он думал над последними словами советского пограничника. Сколько оскорблений в его адрес. А самое главное, он не сдержал слова, данного Петцету. Его обещание, что он склонит любого дагестанца к переходу на службу к немцам, пока осталось только обещанием. Делибей, несмотря на то, что провел несколько лет в Советском Союзе, не понял характера советских людей...