Пьер и Мария Кюри - [131]

* * *

Эти блестящие плодотворные годы были и временем драматических событий: мадам Кюри угрожала слепота.

Еще в 1920 году врач предупредил ее, что в результате катаракты на обоих глазах она мало-помалу очутится в темноте. Мари скрыла от других свое отчаянное будущее. Не падая духом, сказала об этом только дочерям и тут же указала на возможность изт лечения: операцию через два-три года… А до этого потускнение хрусталиков создает между нею и окружающим миром постоянный туман.

Мари — Броне, 10 ноября 1920 года:

«Самые большие неприятности причиняют мне глаза и уши. Мое зрение очень ослабло, и этому, вероятно, мало чем поможешь. Что касается до слуха, то меня преследует постоянный шум в ушах, иногда очень сильный. Это меня сильно тревожит: моя работа может затормозиться или же стать просто невозможной. Быть может, радий и помог бы чем-нибудь в моих недомоганиях, но никто этого не знает наверно.

Вот мои несчастья. Не говори об этом никому. Главное, чтобы об этом не пошел слух. А теперь поговорим о другом…»

«Не говори никому об этом». Это лейтмотив всех разговоров Мари с Ирэн и Евой, с братом, с сестрами — единственными поверенными ее тайны. У нее одна навязчивая мысль — не допустить, чтобы по чьей-нибудь нескромности распространилась эта новость, чтобы в какой-нибудь газете появилась заметка: «Мадам Кюри — инвалид».

Врачи Морас и Пти стали ее сообщниками. Больная называлась подставным именем. Это «мадам Карре», пожилая, неведомая дама, больная двойным катарактом, а не мадам Кюри.

Ева заказывает очки для мадам Карре.

Если Мари, блуждая, как в тумане, непроницаемом для ее глаз, собирается перейти улицу или взойти на лестницу, то одна из дочерей берет ее за локоть и незаметным нажатием своих пальцев предупреждает об опасности или препятствии. За столом надо подсовывать ей прибор, солонки, в то время как она шарит по скатерти якобы уверенной рукой.

Но как разыгрывать эту жестокую трагикомедию в лаборатории? Ева посоветовала ей довериться своим непосредственным сотрудникам, чтобы они заменяли ее у измерительных приборов и микроскопов. Мари сухо ответила: «Никто не обязан знать, что у меня испорчены глаза».

Для таких тонких работ мадам Кюри изобрела «технику слепца». Она пользуется гигантскими лупами, ставит на шкалах приборов цветные, хорошо видные метки. Выписывает огромными буквами свои отметки для справок при чтении лекций, и ей удается разбирать их даже в плохо освещенной аудитории-амфитеатре.

Чтобы скрыть свою болезнь, она прибегает к бесчисленным уловкам. Например: кто-нибудь из учеников должен показать ей снимок со своих опытов, на котором есть тоненькие процарапанные черточки-отметки. Мари путем лицемерных, замечательно ловких расспросов добивается от ученика необходимых ей сведений, чтобы мысленно представить себе вид данного клише. Только тогда она берет в руку стеклянную пластинку и притворяется, что видит эти черточки.

Несмотря на все предосторожности, сотрудники лаборатории подозревают ее драму. И лабораторий молчит, делая вид, что ничего не знает, разыгрывая свою роль не хуже, чем Мари.

Мари Кюри — Еве, 13 июля 1923 года:

«Милочка, я предполагаю оперироваться в среду 18-го, утром. Достаточно, если ты приедешь накануне. Ужасная жара, и я боюсь, что ты сильно устанешь.

Нашим друзьям по Ларкуэсту скажи, что я не в состоянии одна справиться с редактурой, которую мы делали с тобой, и что ты нужна мне, так как от меня требуют закончить эту работу спешно.

Целую, твоя мэ.

P. S. Говори им как можно меньше!»

В клинике страшно жарко, Ева с чайной ложечки кормит неподвижную, ничего не видящую мадам Кюри с забинтованными лицом и головой. Мучительное настроение от неожиданных осложнений, от кровотечений, длившихся несколько недель и заставлявших терять надежду на выздоровление. Еще две операции в марте 1924 года. Четвертая операция в 1930 году. Едва освободившись от повязок, Мари учится смотреть своими ненормальными глазами, лишенными кристалликов и неспособными к аккомодации.

Через несколько месяцев после первой операции она пишет Еве из Кальвэра:

«Я привыкаю передвигаться без очков и сделала успехи. Я участвовала в двух прогулках по горным тропинкам, каменистым и не очень удобным для ходьбы. Все обошлось благополучно, и я могу ходить быстро, без неприятных случаев. Больше всего мешает мне раздвоенность зрения, от этого мне трудно различать встречных людей. Каждый день я упражняюсь в чтении и в письме. Пока это дается труднее, чем ходьба. Конечно, тебе придется помочь мне в составлении статьи для Британской энциклопедии».

Мало-помалу Мари одерживает победу над злой судьбой. Благодаря сильным очкам она приобретает почти нормальное зрение, выходит из дому одна, сама правит своим автомобилем, а в лаборатории ей снова удаются тонкие измерения… Последнее чудо чудодейственной жизни: Мари воскресает из мрака, вновь обретает столько света, сколько нужно, чтобы работать, работать до конца.

Маленькое письмо мадам Кюри к Броне в сентябре 1927 года открывает тайну этой победы: «Временами я теряю мужество и говорю себе, что мне надо бросать работу, ехать в деревню и заниматься садоводством. Но множество связей держит меня здесь, и я не знаю, когда смогу поступить таким образом. Не знаю и того, смогу ли жить без лаборатории, даже если буду писать научные книги».