Пьер и Мария Кюри

Не без некоторого колебания приняла я предложение написать биографию Пьера Кюри. Я предпочла бы доверить выполнение этой задачи кому-нибудь из родственников или друзей детства покойного, хорошо знакомых с его жизнью, начиная с детских лет и до последнего времени. Жак Кюри, брат и товарищ юности Пьера, связанный с ним узами самой нежной привязанности, не считал себя в силах выполнить эту задачу, так как он жил вдали от Пьера со времени своего назначения профессором университета в Монпелье. Он настаивал поэтому, чтобы я написала биографию, полагая, что никто лучше меня не мог знать и понимать жизнь его брата. Он сообщил мне все личные воспоминания о Пьере Кюри. К этому весьма важному материалу, который я использовала самым широким образом, я присоединила еще кое-какие детали, почерпнутые мною из рассказов моего мужа и кое-кого из его друзей. Таким образом я восстановила, насколько смогла, ту часть его жизни, которая не была мне непосредственно известна. Я старалась правильно передать то глубокое впечатление, которое производила на меня его личность за годы нашей совместной жизни.

Этот рассказ, конечно, несовершенен и не полон. Но я надеюсь тем не менее, что портрет Пьера Кюри, нарисованный мною, отнюдь не является искаженным и поможет сохранить о нем память. Я желала бы, чтобы этот рассказ воскресил для тех, кто был знаком с Кюри, те черты его личности, за которые его особенно любили.

Родители Пьера Кюри были люди образованные и интеллигентные; они были небогаты и не бывали в светском обществе, ограничиваясь родственными связями и небольшим кружком близких друзей.

Отец Пьера, Эжен Кюри, был врач и сын врача; о более отдаленных предках известно мало; достоверно лишь, что они происходили из Эльзаса и были протестантами[1]. Хотя отец Эжена Кюри жил в Лондоне, юноша воспитывался в Париже, где он изучал естественные науки и медицину и работал в качестве лаборанта в лабораториях Музея у Гратиоле.

Доктор Эжен Кюри был замечательной личностью, поражавшей всех соприкасавшихся с ним людей. Это был человек высокого роста, вероятно, блондин в молодости, с прекрасными голубыми глазами, не утратившими и в преклонном возрасте живости и блеска; глаза его сохранили детское выражение и сияли добротой и умом. Эжен Кюри обладал незаурядными умственными способностями, сильным влечением к естественным наукам и темпераментом ученого.

Он мечтал посвятить свою жизнь научной работе, но, обремененный семьей, принужден был отказаться от этого проекта и избрать профессию врача; однако он продолжал экспериментальные исследования, в частности прививки туберкулеза, в ту эпоху, когда бактерийное происхождение этой болезни еще не было вполне установлено. До конца своей жизни Эжен Кюри сохранил культ науки и сожалел, что не мог всецело посвятить себя ей. Для научных опытов ему необходимы были растения и животные, поэтому у доктора Кюри создалась привычка к экскурсиям: любя природу, он предпочитал жизнь в деревне.

В течение своей скромной карьеры врача Эжен Кюри проявил замечательное самоотвержение и бескорыстие. Во время революции 1848 года, когда он был еще студентом, правительство Республики наградило его почетной медалью «за достойное и храброе поведение» при уходе за ранеными. Эжен Кюри и сам был ранен 24 февраля пулей, раздробившей ему челюсть. Позже, при эпидемии холеры, он остался ухаживать за больными в одном из кварталов Парижа, брошенном другими врачами. Во время Коммуны он устроил амбулаторию в своей квартире, недалеко от баррикады, и лечил раненых; из-за этого акта гражданской доблести и передовых убеждений Эжен Кюри потерял часть своих буржуазных пациентов. Тогда он занял должность врачебного инспектора по защите малолетних. Эта служба позволяла жить в предместье Парижа, в условиях более благоприятных, чем в городе, для здоровья его и его семьи.

Доктор Кюри имел твердые политические убеждения. Идеалист по темпераменту, он со всем пылом увлекся республиканской доктриной, вдохновлявшей революционеров 1848 года. Он был связан дружбой с Анри Бриссоном и с членами его кружка; свободомыслящий и антиклерикал, как и они, Эжен Кюри не крестил своих двух сыновей и не приписывал их ни к какому культу.