Пепел державы - [91]

Князь выехал на площадь, где ранее стоял храм, превратившийся ныне в руины, и где вповалку лежали убитые защитники города, обезображенные до неузнаваемости.

— Господи, — прошептал он, с ужасом глядя на открывшийся пред ним вид. А над городом все звучали выстрелы, громкий гул голосов и крики, ржание коней. Не выдержав, Курбский велел своему отряду разворачиваться и возвращаться в лагерь.

Позже он узнал, что наемники, не найдя добычи в городе и потеряв много людей, подняли бунт, когда канцлер передал им приказ короля — убрать в скором времени трупы и начать восстанавливать укрепления. Николая Радзивилла Рыжего, пытавшегося обуздать их, едва не застрелили. Все могло закончиться весьма плачевно, ежели бы король не согласился дать бунтовщикам предоплату.

Лишь тогда город был очищен от трупов и мусора и на пепелище застучали топоры — польский король решил "воскресить" Великие Луки. Город еще должен был послужить своим новым хозяевам.

Глава 19

Осенью псковский воевода Иван Петрович Шуйский был вызван в Москву — его пригласили на свадьбу государя, где князю по долгу происхождения надлежало быть. Но Иван Петрович понимал, что, вероятно, государь захочет с ним обсудить неизбежные грядущие события — в походе Батория на Псков уже никто не сомневался.

В Пскове князь был лишь вторым воеводой. Первым был его дальний родич — Василий Федорович Скопин-Шуйский, гораздо менее опытный военачальник. Но спорить о своем месте и портить отношения с родичем Иван Петрович не собирался, да и всем, кто служил во Пскове, было ясно, кто в действительности командует гарнизоном. Для ратников Иван Петрович был словно отец родной, приказы которого не обсуждались и выполнялись тотчас.

Дав Скопину-Шуйскому последние наставления, Иван Петрович поспешил в дорогу. Меняя лошадей, почти не совершая остановок, князь скоро добрался до Москвы.

Жизнь в столице шла своим чередом — город строился неустанно, на окраинах все возникали и возникали рубленые избы и терема. Москва полнилась людьми, словно и не сгорала девять лет назад во время татарского нашествия. Город менял понемногу свой облик, но так же гордо возвышалась над кровлями стена Кремля и венчавшие его золотые главы соборов. Оглядывая до боли знакомые виды, князь почувствовал, как соскучился по дому, жене, как устал от бесконечной службы. И хотелось уже сейчас ринуться к дому, обнять супругу, наесться до отвала, растянуться на перине и забыться глубоким долгожданным сном. Но князь торопился во дворец прямо с дороги — не хотел заставлять государя ждать.

Иоанн принял его тотчас, и войдя в палату, где царь и наследник восседали среди советников и свиты, Иван Петрович ужаснулся тому, как постарел и одряхлел государь! Перед ним предстал сидящий на троне старик в золотых одеждах, седобородый, с еще более холодным и мертвенным взглядом глубоко посаженных глаз. А ведь совсем недавно ему исполнилось лишь пятьдесят лет. Князь, не подавая виду, что смертельно устал, поклонился Иоанну и поприветствовал его. Иоанн спросил, легкой ли была дорога.

— Слава Богу. Благодарю, государь, что дозволил быть на торжестве твоем и разделить радость твою.

Иоанн смотрел на него устало и бесстрастно, лицо его было похоже на восковую маску, неживую, страшную. Он кивнул и вопросил:

— Что во Пскове? Достаточно ли провианта и запасов пороха? Люди здоровы?

— Псков хорошо оснащен запасом пороха и провианта, — отвечал Иван Петрович (разговор этот он множество раз прокручивал в голове, пока ехал в Москву).

— Людей достаточно?

— Прибывают и прибывают новые ратные. Большинство приходят из захваченных поляками крепостей.

Фраза эта смутила многих, советники потупили взоры, глаза Иоанн мгновенно почернели, но он продолжал спокойным, ровным голосом:

— А стены? Способны ли они выдержать удары вражеских снарядов и стать прочным щитом для горожан и гарнизона?

— Надеемся, государь! — расправив плечи, продолжал произносить заготовленную речь князь Шуйский. — Надеемся твердо на Бога, на заступницу нашу, Богородицу, на необоримую стену, на всех святых и на твое государево великое имя, что град Псков сможет выстоять против поляков.

На седобородом восковом лице царя появилось слабое подобие улыбки.

— Добро, князь! — Иоанн поднял руку с указующим в сторону князя перстом. — Но ведай, с тебя одного буду спрашивать за всю службу, а не с товарищей твоих и воевод.

Иван Петрович с поклоном принял сказанное государем — отныне на его рамена возлагается главная ответственность за то, что грядет. И князь понял, что отдать Баторию Псков (еще ни разу не побежденному, к слову) равносильно смерти, как для него, так и для всей страны. И от этого усталость Ивана Петровича словно удвоилась, хоть и понимал ранее сам, что, ежели Баторий дойдет до Пскова, именно ему суждено будет противостоять непобедимому королю.

С этим царь отпустил князя, и тот тут же ринулся домой, где ждала жена. Из писем он знал: полгода назад Марья разрешилась от бремени, но младенец не прожил и часа. Уже которого ребенка хоронит Иван Петрович — видать, Богу не угодно пока его потомство. Но он, уже смирившийся со смертью очередного дитяти своего, верит, что еще не поздно, что ему удастся продолжить свой великий род…