Пена дней - [15]

— Ты в котором часу вчера явился, а? — вопрошал он.

— Не знаю, не помню, — отвечал Кориолан. — Занимайся своей поясницей и оставь меня в покое.

Кориолан выщипывал себе брови медицинским пинцетом.

— Извращенец! — не унимался Пегаз. — Переспать с женщиной. Твой бабушка в гробу бы перевернулся.

— Можно подумать, что ты сам ни разу не пробовал, — перешел в наступление Кориолан.

— Я? Когда это я пробовал? — встревожился Пегаз.

Он перестал массировать поясницу и сделал несколько движений на растяжку, по-прежнему любуясь на свое отражение.

— Ладно, — сказал Кориолан. — Замнем для ясности. Не хочу, чтобы ты краснел. Лучше помоги мне застегнуть штаны.

Они носили специальные штаны, на которых ширинка была сзади, поэтому застегнуться самостоятельно было очень сложно.

— Вот видишь, — торжествовал Пегаз. — Ты не можешь ничего такого припомнить.

— Я же сказал: замнем для ясности, — парировал Кориолан. — Кто сегодня женится?

— Колен и Хлоя, — с видимым отвращением ответил Пегаз.

— Чем они тебе не угодили? — поинтересовался Кориолан. — Колен — славный парень.

— Да, очень славный, — сказал Пегаз с завистью. — Но эта Хлоя, у нее такой пышный бюст, что за мальчика ее никак не примешь.

Кориолан покраснел.

— А мне она нравится, — сказал он. — Ее грудь будит во мне безумные желания… А в тебе? В тебе не будит?

Пегаз был шокирован.

— Ну и поганец же ты! — со злобой выкрикнул он. — Порочный тип. Еще немного, и ты женишься на женщине!..

XVIII

Пюрэ вышел из резницы, за ним следовали Брюхотряс и Кряхобор. Все они несли огромные картонные коробки со всякого рода пышными украшениями.

— Когда приедет грузовик с малявщиками, вы, Иосиф, проводите их к алтарю, — сказал Пюрэ Кряхобору.

Всех профессиональных кряхоборов почему-то зовут Иосифами.

— Будем все красить в желтый? — спросил Иосиф.

— В желтый с фиолетовыми полосками, — уточнил свищщеник Брюхотряс по имени Иммануил Дзюдоист, высокий симпатичный верзила, облачение которого, увенчанное золотой цепью, блестело, как замерзший нос.

— Именно так, — согласился Пюрэ, — ибо сам Еписк прибудет на слабоговение. Пойдемте обрядим хоры, украсим их чем Бог послал.

— А сколько будет музыкантов? — спросил Брюхотряс.

— Шестьдесят тринадцать, — ответил Кряхобор.

— И хор из четырнадцати сирот, — с гордостью добавил Пюрэ.

Кряхобор даже поперхнулся.

— А женятся всего двое, — сказал он восхищенно.

— Вот именно, — проговорил Пюрэ, — с богачами всегда так.

— А народу много будет? — поинтересовался Брюхотряс.

— Очень, — ответил Кряхобор. — По такому случаю я буду держать в руках большую красную алебарду и красную трость с круглым набалдашником.

— На вашем месте, — вмешался Пюрэ, — я бы взял желтую алебарду и фиолетовую трость, так будет гораздо лучше смотреться.

Они подошли к хорам и остановились под ними. Пюрэ нащупал ручку двери, спрятанной в одной из колонн, поддерживающих свод, и потянул дверь на себя. Они поочередно проникли внутрь и стали подниматься по узкой винтовой лестнице, воскрешавшей в памяти Архимедовы открытия. Сверху сочился слабый свет.

Преодолев двадцать четыре витка, они остановились, чтобы перевести дух.

— Тяжело, — прохрипел Пюрэ.

Кряхобор, завершавший процессию, поддакнул, и Брюхотряс, оказавшийся таким образом в круговой осаде, был вынужден также присоединиться к мнению собратьев.

— Нам осталось два с половиной витка, — сказал Пюрэ.

Они вышли на площадку напротив алтаря на высоте ста пятидесяти метров, но разглядеть что-либо внизу было крайне трудно. Туман и облака заполоняли храм и неслись вдоль нефа огромными серыми хлопьями.

— Погода будет отменная, — сказал Брюхотряс, принюхиваясь к облакам. — Пахнет тимьяном.

— Тимьяном с легким лакричным ароматом, — поправил его Кряхобор, — нужно только получше принюхаться.

— Надеюсь, церемония удастся на славу! — воодушевленно произнес Пюрэ.

Они поставили ящики и принялись украшать стулья музыкантов картонными херувимами. Кряхобор разворачивал херувимов, сдувал с них пыль и передавал Брюхотрясу и Пюрэ.

Столбы над их головами устремлялись ввысь и сливались где-то в невидимой вышине. Матовый сливочно-белый камень, ласкаемый нежным отблеском дня, отражал его легкий умиротворяющий свет. А там, в вышине, все было лазурно-голубым.

— Нужно натереть микрофоны, — сказал Пюрэ Кряхобору.

— Сейчас я разберусь с последним херувимчиком и займусь микрофонами, — с готовностью откликнулся Кряхобор.

Он вынул из сумки красную шерстяную тряпочку и принялся энергично натирать ножку первого микрофона. Всего микрофонов было четыре, и стояли они перед стульями музыкантов. Подключены они были так, что каждая мелодия сопровождалась колокольным звоном, причем снаружи был слышен только звон, а внутри — только музыка.

— Поторопись же, Иосиф, — сказал Пюрэ. — Мы с Иммануилом уже все закончили.

— Подождите меня, — попросил Кряхобор, — мне осталось работы минут на пять.

Брюхотряс и Пюрэ закрыли свои короба и составили их в углу, чтобы после церемонии убрать всю утварь по местам.

— Я готов! — крикнул Кряхобор.

Щелкнув лямками парашютов, Пюрэ, Брюхотряс и Кряхобор легко устремились вниз. Три огромных разноцветных бутона с приятным шелковым шелестом раскрылись над их головами, и они мягко приземлились на полированные плиты нефа.