Пена - [63]
По Пшеходной Макс добрался до Железных ворот, зашел на крытый рынок. Между колонн торговки выкрикивали товар: пуговицы, наволочки, иголки и булавки, но ножей тут не было.
«В Варшаве ножа не найти!» — удивился Макс. Он твердо решил, что не позволит Райзл умереть легкой смертью.
Пришлось идти на Мировскую площадь[101]. Чего тут только нет! Даже свежая морская рыба… Макс вошел в первый павильон, но здесь продавались только продукты: сливочное масло, всевозможные сорта сыра, яблоки, груши, сливы, финики, фиги, халва. А вот телятина, куры, утки, индейки. А это что? Фазаны. А это? Зайцы. Все есть, а ножей нет.
«Господи, что со мной? — вопрошал себя Макс. — Может, остановиться, пока не поздно? Пойти в полицию и все рассказать? Не повесят же за то, что паспорт потерял. Рашели телеграмму дам, пусть приедет, меня спасет…»
Макс остановился, огляделся по сторонам. Между двумя павильонами стояли лотки с глиняной и фаянсовой посудой. А вот и ножи. Обычные кухонные ножи с деревянными рукоятками. Макс выбрал самый лучший, расплатился, попробовал ногтем лезвие, как резник. Нож был тупой, как валенок.
И тут буквально в двух шагах Макс увидел точильщика — щуплого, седоусого старика в полинялой безрукавке и синем картузе с лакированным козырьком. Макс не вспомнил, как по-польски «наточить», и молча протянул мужику нож.
Старик поставил точило на тротуар и принялся за работу — только искры полетели.
«Неужели убийства так и совершаются? — удивлялся Макс. — Просто как игра…»
Взял наточенный нож и заплатил старику двадцать грошей. Тот хотел дать сдачу, но Макс только махнул рукой.
Он повернул к Цеплой, прошел мимо казармы Волынского полка. Во дворе муштровали солдат, на лошади гарцевал офицер.
Макс остановился. Накатило чувство, что все это уже было. Наяву или во сне? Все казалось знакомым: точильщик, одноглазая еврейка, у которой он купил нож, офицер или фельдфебель, который разъезжал на лошади, пока другой, ниже званием, капрал или сержант, выкрикивал по-русски команды. Издали солдаты казались одинаковыми, как вырезанные из дерева фигурки. Штыки сверкали на солнце, из-под конских копыт летела пыль.
«Чему их учат? — думал Макс. — Людей убивать… Оказывается, убивать необходимо. Рано или поздно человек становится настолько отвратительным, что его надо прикончить».
Снова вспыхнул гнев: «Если не вернет паспорт, ей конец… Одурачить меня хотела? Не выйдет… Мне жизнь все равно больше не мила…»
Вот и Крохмальная. Двадцать третий дом, ворота. В нагрудном кармане — нож, в кармане брюк — револьвер.
«Пока что можно вернуться домой, — предупредил внутренний голос, — но еще чуть-чуть, и будет поздно».
Но куда он пойдет без паспорта? Нет, он не позволит обвести себя вокруг пальца. Наглость должна быть наказуема, иначе мир переполнится подонками… Если не убить, то что еще он может с ней сделать? На раввинский суд вызвать к святому человеку? Максу даже смешно стало от этой мысли. Наглецов учить надо, а они только силу понимают. Даже до царей и королей по-другому не доходит, задирают друг перед другом нос, пока война не начнется…
Макс поднялся по лестнице и постучал. В квартире тишина. Он толкнул дверь, и она открылась. Макс вошел в коридор, заглянул на кухню. Похоже, в доме никого. Он открыл дверь в спальню и увидел Шмиля Сметану. Тот сидел в кровати, подложив под спину три подушки. Шмиль выглядел вполне здоровым, только рот скривился набок, да под глазами — фиолетовые мешки. В расстегнутом бордовом шлафроке, Шмиль показался Максу очень жирным и обрюзгшим.
С минуту Шмиль из-под густых бровей пристально смотрел на Макса, потом прохрипел:
— Ну, входите.
— Райзл дома?
— За покупками ушла. Прислуги тоже нет. Как вы вошли? Дверь, что ли, не заперта?
— Не заперта.
— Садитесь. Знаете, наверно, что со мной?
— Да, вижу. Очень жаль.
— Ведь здоров был как бык. Вдруг вот тут закололо и в глазах потемнело. Прямо посреди улицы грохнулся, между телегами. Открываю глаза — уже в больнице.
— Бывает. Но сейчас неплохо выглядите.
— До шестидесяти дожил — ни разу к врачу не обращался. Посмотрите на мой рот. Совсем скривило.
— Выровняется.
— Я не захотел в больнице оставаться. Ненавижу больницы! На соседней койке умирающий лежал. Попробуй выздоровей, когда рядом кто-то загибается. Пришли двое друзей, я говорю: «Не хочу лежать в Лодзи. В Варшаве жил — там и помру». Купили носилки, притащили меня на вокзал. Райзл ничего не знала. Открывает дверь, а там я на носилках. На всю улицу завопила.
— Она хоть за вами ухаживает?
— Еще бы, куда она денется? Я же ее из грязи вытащил, в люди вывел. До сих пор бы в канаве сидела, если бы не я… Жена, черт бы ее побрал, куда-то в Михалин укатила, на дачу. Тянешь лямку, пока не свалишься. Если живешь на два дома, экономить не получится. Да и не умею, для меня рубль — так, мелочь. Но это все хорошо, пока здоровья хватает. Если не смогу с начальниками по кабакам сидеть, они ко мне домой не придут…
— Может, я могу чем-то помочь?
— Чем?
— Денег могу одолжить.
— Оно вам надо? Вы же скоро уедете. Если бы собирались в Варшаве остаться, это другой коленкор.
— Я еще не уезжаю. Выздоровеете — отдадите.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Когда я был мальчиком и рассказывал разные истории, меня звали лгуном, — вспоминал Исаак Башевис Зингер в одном интервью. — Теперь же меня зовут писателем. Шаг вперед, конечно, большой, но ведь это одно и то же».«Мешуга» — это своеобразное продолжение, возможно, самого знаменитого романа Башевиса Зингера «Шоша». Герой стал старше, но вопросы невинности, любви и раскаяния волнуют его, как и в юности. Ясный слог и глубокие метафизические корни этой прозы роднят Зингера с такими великими модернистами, как Борхес и Кафка.
Эти рассказы лауреата Нобелевской премии Исаака Башевиса Зингера уже дважды выходили в издательстве «Текст» и тут же исчезали с полок книжных магазинов. Герои Зингера — обычные люди, они страдают и молятся Богу, изучают Талмуд и занимаются любовью, грешат и ждут прихода Мессии.Когда я был мальчиком и рассказывал разные истории, меня называли лгуном. Теперь же меня зовут писателем. Шаг вперед, конечно, большой, но ведь это одно и то же.Исаак Башевис ЗингерЗингер поднимает свою нацию до символа и в результате пишет не о евреях, а о человеке во взаимосвязи с Богом.«Вашингтон пост»Исаак Башевис Зингер (1904–1991), лауреат Нобелевской премии по литературе, родился в польском местечке, писал на идише и стал гордостью американской литературы XX века.В оформлении использован фрагмент картины М.
Американский писатель Исаак Башевис Зингер (род. в 1904 г.), лауреат Нобелевской премии по литературе 1978 г., вырос в бедном районе Варшавы, в 1935 г. переехал в Соединенные Штаты и в 1943 г. получил американское гражданство. Творчество Зингера почти неизвестно в России. На русском языке вышла всего одна книга его прозы, что, естественно, никак не отражает значения и влияния творчества писателя в мировом литературном процессе.Отдавая должное знаменитым романам, мы уверены, что новеллы Исаака Башевиса Зингера не менее (а может быть, и более) интересны.
Американский писатель Исаак Башевис Зингер (род. в 1904 г.), лауреат Нобелевской премии по литературе 1978 г., вырос в бедном районе Варшавы, в 1935 г. переехал в Соединенные Штаты и в 1943 г. получил американское гражданство. Творчество Зингера почти неизвестно в России. На русском языке вышла всего одна книга его прозы, что, естественно, никак не отражает значения и влияния творчества писателя в мировом литературном процессе.Отдавая должное знаменитым романам, мы уверены, что новеллы Исаака Башевиса Зингера не менее (а может быть, и более) интересны.
Роман "Шоша" впервые был опубликован на идиш в 1974 г. в газете Jewish Daily Forward. Первое книжное издание вышло в 1978 на английском. На русском языке "Шоша" (в прекрасном переводе Нины Брумберг) впервые увидела свет в 1991 году — именно с этого произведения началось знакомство с Зингером русскоязычного читателя.
«Полтораста лет тому назад, когда в России тяжелый труд самобытного дела заменялся легким и веселым трудом подражания, тогда и литература возникла у нас на тех же условиях, то есть на покорном перенесении на русскую почву, без вопроса и критики, иностранной литературной деятельности. Подражать легко, но для самостоятельного духа тяжело отказаться от самостоятельности и осудить себя на эту легкость, тяжело обречь все свои силы и таланты на наиболее удачное перенимание чужой наружности, чужих нравов и обычаев…».
«Новый замечательный роман г. Писемского не есть собственно, как знают теперь, вероятно, все русские читатели, история тысячи душ одной небольшой части нашего православного мира, столь хорошо известного автору, а история ложного исправителя нравов и гражданских злоупотреблений наших, поддельного государственного человека, г. Калиновича. Автор превосходных рассказов из народной и провинциальной нашей жизни покинул на время обычную почву своей деятельности, перенесся в круг высшего петербургского чиновничества, и с своим неизменным талантом воспроизведения лиц, крупных оригинальных характеров и явлений жизни попробовал кисть на сложном психическом анализе, на изображении тех искусственных, темных и противоположных элементов, из которых требованиями времени и обстоятельств вызываются люди, подобные Калиновичу…».
«Ему не было еще тридцати лет, когда он убедился, что нет человека, который понимал бы его. Несмотря на богатство, накопленное тремя трудовыми поколениями, несмотря на его просвещенный и правоверный вкус во всем, что касалось книг, переплетов, ковров, мечей, бронзы, лакированных вещей, картин, гравюр, статуй, лошадей, оранжерей, общественное мнение его страны интересовалось вопросом, почему он не ходит ежедневно в контору, как его отец…».
«Некогда жил в Индии один владелец кофейных плантаций, которому понадобилось расчистить землю в лесу для разведения кофейных деревьев. Он срубил все деревья, сжёг все поросли, но остались пни. Динамит дорог, а выжигать огнём долго. Счастливой срединой в деле корчевания является царь животных – слон. Он или вырывает пень клыками – если они есть у него, – или вытаскивает его с помощью верёвок. Поэтому плантатор стал нанимать слонов и поодиночке, и по двое, и по трое и принялся за дело…».
Григорий Петрович Данилевский (1829-1890) известен, главным образом, своими историческими романами «Мирович», «Княжна Тараканова». Но его перу принадлежит и множество очерков, описывающих быт его родной Харьковской губернии. Среди них отдельное место занимают «Четыре времени года украинской охоты», где от лица охотника-любителя рассказывается о природе, быте и народных верованиях Украины середины XIX века, о охотничьих приемах и уловках, о повадках дичи и народных суевериях. Произведение написано ярким, живым языком, и будет полезно и приятно не только любителям охоты...
Творчество Уильяма Сарояна хорошо известно в нашей стране. Его произведения не раз издавались на русском языке.В историю современной американской литературы Уильям Сароян (1908–1981) вошел как выдающийся мастер рассказа, соединивший в своей неподражаемой манере традиции А. Чехова и Шервуда Андерсона. Сароян не просто любит людей, он учит своих героев видеть за разнообразными человеческими недостатками светлое и доброе начало.
Роман нобелевского лауреата Исаака Башевиса Зингера (1904–1991) «Поместье» печатался на идише в нью-йоркской газете «Форвертс» с 1953 по 1955 год. Действие романа происходит в Польше и охватывает несколько десятков лет второй половины XIX века. После восстания 1863 года прошли десятилетия, герои романа постарели, сменяются поколения, и у нового поколения — новые жизненные ценности и устремления. Среди евреев нет прежнего единства. Кто-то любой ценой пытается добиться благополучия, кого-то тревожит судьба своего народа, а кто-то перенимает революционные идеи и готов жертвовать собой и другими, бросаясь в борьбу за неясно понимаемое светлое будущее человечества.
Роман «Улица» — самое значительное произведение яркого и необычного еврейского писателя Исроэла Рабона (1900–1941). Главный герой книги, его скитания и одиночество символизируют «потерянное поколение». Для усиления метафоричности романа писатель экспериментирует, смешивая жанры и стили — низкий и высокий: так из характеров рождаются образы. Завершает издание статья литературоведа Хоне Шмерука о творчестве Исроэла Рабона.
Давид Бергельсон (1884–1952) — один из основоположников и классиков советской идишской прозы. Роман «Когда всё кончилось» (1913 г.) — одно из лучших произведений писателя. Образ героини романа — еврейской девушки Миреле Гурвиц, мятущейся и одинокой, страдающей и мечтательной — по праву признан открытием и достижением еврейской и мировой литературы.
Исроэл-Иешуа Зингер (1893–1944) — крупнейший еврейский прозаик XX века, писатель, без которого невозможно представить прозу на идише. Книга «О мире, которого больше нет» — незавершенные мемуары писателя, над которыми он начал работу в 1943 году, но едва начатую работу прервала скоропостижная смерть. Относительно небольшой по объему фрагмент был опубликован посмертно. Снабженные комментариями, примечаниями и глоссарием мемуары Зингера, повествующие о детстве писателя, несомненно, привлекут внимание читателей.