Пена - [25]

Стрелка часов приближалась к пяти. Макс взял дрожки. В Варшаве он только на них и ездил, трамваем пока что ни разу не воспользовался. Прохожие смотрели, как он, разнаряженный, сидит, держа в руках обернутую розовой бумагой бутылку шампанского. Макс велел извозчику ехать по Цеплой и пообещал хорошие чаевые за то, что придется сделать крюк. Проехали по Крулевской, по Гжибовской и оттуда — на Цеплую.

Макс поднялся по ступеням и постучал в дверь. Еще на лестнице он учуял запах тефтелей. Тут же раздались шаги, и перед Максом предстала невысокая, темноволосая женщина. «А она ничего!» — подумал он, мгновенно разглядев ее белое лицо, большие, черные глаза и нос с горбинкой. Женщина приветливо улыбнулась и весело затараторила:

— Это что он такое приволок? Мамочки мои, ничего себе бутылочка! Что это, шампанское? Ну вы даете! Да что ж мы на пороге стоим? Проходите, будьте как дома…

Она привела Макса в комнату, где стоял уже накрытый стол. На жердочке сидел попугай. На стенах — картины: полуобнаженные женщины и пейзажи. Был здесь и роскошный диван, обитый бордовым бархатом. Квартира напомнила Максу «лучший» бордель, а хозяйка изрядно смахивала на «мамочку».

— Шмиль скоро придет, — сказала Райзл. — Давайте сюда шляпу! Так, а с шампанским что делать?

— Хорошо бы в ведерко со льдом поставить.

— Верно, лед у меня есть. Сто лет шампанского не пила!

— Сколько же вам лет — двести? — Макс сразу взял правильный тон.

— Иногда кажется, что только вчера на свет родилась, а иногда — что уже тысячу лет небо копчу, — ответила Райзл.

Максу нравился ее голос. Такая легкая хрипотца бывает у людей, которые умеют получать от жизни удовольствия, никогда не устают и не пресыщаются.

«Вот это по мне, — подумал он. — Тут я и правда как дома».

Райзл взяла его шляпу и заглянула внутрь.

— Панама?

— Высшего сорта.

— Высший сорт — это я люблю. Шмиль рассказывал про вас, я даже пожалела, что тем вечером не пошла в ресторан. Между прочим, у меня сестра в Буэнос-Айресе!

— А где, на какой улице?

— Юнин или Хунин, не помню, как правильно произносится.

— Знаю эту улицу, — сказал Макс, а про себя подумал: «И чем твоя сестра занимается, тоже знаю».

Райзл пристально смотрела на Макса, а он — на нее. Полновата, но жирной не назовешь. Кожа — необыкновенно белая, гладкая, во взгляде больших, блестящих глаз — опыт, вожделение и ни капли стыда. «С такой дамочкой можно сразу говорить без обиняков», — подумал Макс. Черные волосы зачесаны назад, руки обнажены, на шее ни единой морщинки. Чувственный рот будто создан для поцелуев, верхняя губа чуть приподнята, зубы — ослепительно-белые. И черное, полупрозрачное платье.

— Вот и лето наступило, — нарушил Макс затянувшееся молчание.

— Так пора уже. Зима очень холодная была, но здесь, слава богу, в любой мороз тепло. Может, лимонаду? Я сама его делаю, щепотку сажи добавляю для вкуса. Попробуете?

— Дождусь Шмиля.

— Что-то он запаздывает. С ним всякое бывает, может, ревировый задержал, а то и сам комиссар. Люди за ним толпой бегают, помощи просят, а он никому не отказывает. Шмиль Сметана — один такой. Вот только со здоровьем у него неважно, врачи велят в Мариенбад ехать.

— Что с ним?

— Ожирение сердца. Десять пудов поднять может, а вскарабкается по лестнице на второй этаж и уже задыхается.

— Так ведь он уже не молод.

— Мужчина всю жизнь молод. Правда, смотря с кем он.

Макс чуть не сказал вслух: «А ты та еще затычка!» Ему вдруг захотелось подойти и обнять ее, но вместо этого он откинулся на спинку дивана и спросил:

— И как ваша сестра там поживает?

Райзл опустилась перед ним на краешек стула.

— Неплохо. Сейчас некогда рассказывать. Служанка борщ варит, надо приглядывать, как бы не выкипел. Как говорится, доверяй, но проверяй. А вы, я слышала, там дома продаете?

— Дома и землю. Город растет. Где пять лет назад было поле или пастбище, теперь улицы. У нас в семье несчастье случилось, мой сын…

— Да, я знаю.

— Откуда?

— Сестра написала. Вчера письмо пришло.

— Она меня знает?

— Да. Мадам Шаевская, может, слыхали? Там она себя называет «сеньора Шаевски».

— Нет, не слыхал.

— А вот она про вас наслышана. Писала, что вы в Варшаву собираетесь и что мне стоит с вами познакомиться. Мир тесен.

— Гм, странно.

— Приходит Шмиль, рассказывает про вас, а на другой день получаю письмо — и тоже про вас. Ну, думаю, раз такое дело, надо на этого человека посмотреть.

— А что можно увидеть с одного взгляда? Ничего.

— Я все вижу.

— И что же, например?

— А это я вам потом скажу, при следующей встрече. Мы с вами еще успеем наговориться. Кто попался мне в руки, тот уже не уйдет. — Райзл подмигнула и поднялась. — Пойду-ка посмотрю, что там кухарка с моим борщом натворила!

«Вот так так, — подумал Макс. — Интересная дамочка, с изюминкой». Он уже не знал, чего больше хочет: тефтелей и борща, запах которого долетал в комнату, или хозяйку. Только что он отказался от лимонада, но теперь ему ужасно захотелось пить.

Макс встал и посмотрел в окно. Во дворе дети играют в догонялки, в палант[55] и в чижа. Девочка двумя палками, связанными веревкой, ловко подкидывает резиновый мячик.

С тех пор как Макс уехал из Варшавы, она превратилась для него чуть ли не в сновидение. Но вот он вернулся, а тут все живет, все дышит.