Печать Раннагарра - [33]

— Позволь полюбопытствовать, что позорного ты обнаружила в облике моей супруги? — в голосе герцога появились властные и жесткие нотки, заставившие Антэль удивленно взглянуть на сына.

— Ты считаешь приличным женщине появляться на людях в таком возмутительном наряде? — звенящим от гнева голосом выдохнула Антэль, кивнув на обтянутые брюками ноги Оливии.

— Я считаю, что ее наряд более приличен, чем у твоей спутницы, — осадил мать Касс, одарив многозначительным взглядом стоявшую рядом с ней шейну, грудь которой буквально вываливалась из-за корсажа невероятно открытого платья. — По крайне мере я уверен, что моя жена не потеряет его где-нибудь посреди дворца.

Женщина покрылась пунцовыми пятнами, а Антэль от такого заявления открыла рот, негодующе шевеля губами, словно рыба, вынутая из воды.

— Полагаю, если уж Магрид Великий не нашел во внешнем виде моей жены ничего предосудительного, не вам упрекать ее в отсутствии вкуса и манер. Его высочайшей милостью моей супруге даровано право появляться во дворце в мужской одежде, — Касс надменно вскинул голову, мило улыбнулся оторопевшей матери и, подхватив растерянную Оливию, чинно проследовал с ней мимо застывших статуями женщин дальше по коридору вглубь дворца.

— Зачем ты это сделал? — спросила Оливия, когда Антэль и ее подруга скрылись из виду.

— Что сделал? — изобразил на лице непонимание Касс.

— Не стоило ссориться из-за меня с матерью, — процедила Ли. — Меня не оскорбляют ее нападки. Я давно привыкла к тому, как относятся к моей внешности другие.

Касс остановился и, повернувшись к девушке, очень четко произнес:

— Ты можешь быть сто раз не права, и я могу сто раз сказать тебе об этом! Но только я! Потому что больше никому не позволено упрекать в чем-либо мою женщину и говорить о ней плохо.

— Я не твоя женщина! — выдернув свою руку, Оливия в упор посмотрела на Ястреба.

— Ты больше, чем просто моя женщина, — спокойно выдержал ее взгляд Касс. — Ты моя жена, — он безапелляционно вернул ладонь девушки на место и, прежде чем она успела снова возмутиться, увлек ее за собой следом. — Мы опаздываем, — на ходу бросил он.

Ли поджала губы и подстроилась под его шаг, бегло разглядывая интерьер дворца, от зала к залу становившийся все вычурней и роскошней. Оставалось только удивляться, где Магриду удалось найти такое количество драгоценных камней, которыми были отделаны стены, и сколько все это великолепие стоило.

* * *

Вокруг становилось все больше и больше народа. Нарастал гул голосов и звук льющейся откуда-то музыки, и Ли поневоле начала нервничать, потому что теперь их с герцогом пара стала объектом пристального внимания всех попадающихся на их пути вельмож. Мужчины и женщины низко склоняли головы перед равнодушно идущим сквозь разноликую толпу герцогом, который отвечал на их почтительные приветствия небрежным кивком головы.

То и дело Оливия ловила на себе любопытные взгляды и замечала, как за ее спиной люди начинают перешептываться, изумленно пялясь на ее одежду. Девушке казалось, что ее давно разобрали по косточкам, перемыв каждую по отдельности. Уши начали пылать, сердце заполошно колотиться в груди, ладони вспотели, а по спине пробежал скользкий холодок страха. Вокруг вдруг стало тихо, как при восходе солнца морозным зимним утром, и в этой зыбкой тишине раскатистый голос церемониймейстера прозвучал как барабанная дробь, возвещающая о наступлении битвы:

— Герцог и герцогиня Оттон!

Касс бесстрастно шагнул в открывшиеся перед ними двери, и Ли зажмурилась от невероятно яркого света, внезапно ударившего ей в лицо.

Блеск золота и сияние пульсаров, парящих в воздухе, создавали впечатление, что весь зал был укутан в полупрозрачную дымку искрящейся пыли, медленно осыпающейся на головы стоявшей по сторонам знати, чьи наряды спорили красотой с великолепием окружающих их стен. Оливия ошеломленно обвела взглядом пространство вокруг, замечая, как вытягиваются лица одетых в парчу и шелка женщин, глядящих на нее с нескрываемым удивлением, постепенно сменяющимся едкой насмешкой.

Ли внутренне сжалась, чувствуя, что все внимание присутствующих теперь обращено в ее сторону. Ощущение было такое, будто она внезапно оказалась голой посреди улицы, заполненной многотысячной толпой. Липкие, скользкие взгляды сально ползли по ее телу, заползая за шиворот, срывая дублет, трогая лицо, руки, бедра…

Хотелось убежать.

Резко развернуться и бежать без оглядки. А еще хотелось смыть с себя эти почти осязаемые прикосновения чужого праздного любопытства и откровенной неприязни.

Рука Ястреба крепко сжала ее ладонь, и он, повернувшись к ней лицом, вдруг произнес:

— Ничего не бойся, пока я рядом. И никогда не стыдись того, что ты не такая, как все.

Оливия распахнула глаза, растерянно посмотрев на герцога, но он, не дав ей опомниться, повел за собой вперед, искривив губы в надменной ухмылке, словно бросал вызов всем находившимся в этом зале, позволяя уяснить насколько безразлично ему их глупое мнение и великосветские предрассудки. И Оливия вдруг остро и ясно поняла, что ее многомордый супруг тоже был бунтарем, вечно плывущим против течения, плющим на правила и устои, всегда выделяющимся из безликой однородной массы. И, наверное, именно за этот непокорный дух, так явственно и четко сквозящий в каждом жесте и движении непобедимого Черного Ястреба, царь Аххада и любил своего маршала, потому что сейчас смотрел на него с выражением невероятной гордости и восхищения.