Печальная судьба Поликарпо Куарезмы - [45]

Герцогиней звалась большая белая утка с нежным, приятным глазу оперением, которая ходила медленно и величественно, твердым шагом, выпятив грудь, за что и получила от Ольги это благородное имя. Несколько дней назад она умерла. И какой смертью! Заразная болезнь, скосившая два десятка уток, и в их числе — Герцогиню. Это было нечто вроде паралича, который поражал все тело, и в последнюю очередь — ноги. Агония длилась три дня. Беспомощно распластавшись, уткнувшись клювом в грудь, одолеваемая муравьями, птица подавала лишь один признак жизни — медленно мотала головой, отгоняя мух, досаждавших ей в эти последние часы.

Надо было видеть, как существо, так несхожее с нами, в тот момент словно оказалось внутри нас, как мы чувствовали его страдание, боль, агонию.

Птичник походил на разоренную деревню. Эпидемия поразила кур, индеек, уток, одних в одной форме, других — в другой, истребляя птиц, которых осталось меньше половины. Лечить их было некому. В стране со столькими школами, выпускающими стольких ученых, не нашлось никого, кто мог бы лекарствами или рецептами смягчить огромный вред, нанесенный хозяйству.

Эти трудности, эти препятствия сильно сбавили воодушевление первых месяцев — но Куарезма и не думал отказываться от своих планов. Он накупил ветеринарных справочников и все еще пытался приобрести сельскохозяйственные машины из каталогов.

Однажды днем он сидел в ожидании упряжки быков, заказанной для пахоты, когда в дверях появился полицейский с официальной бумагой. Куарезма вспомнил о предписании муниципалитета. Он был готов сопротивляться и не очень обеспокоился.

Взяв бумагу, он прочел ее. Она была уже не от муниципалитета, а от налогового ведомства, чиновник которого, Антонино Дутра, как утверждалось в документе, предписывал господину Поликарпо Куарезме выплатить пятьдесят мильрейсов штрафа за отправку на рынок выращенных в его имении продуктов без уплаты соответствующих налогов.

Куарезма прекрасно понимал, что это — проявление мелочной мстительности, но вскоре, движимый глубинным патриотизмом, он обратил свои мысли к более общим предметам. В сорока километрах от Рио платят пошлины, чтобы отвезти на рынок картошку? После Тюрго и французской революции где-то все еще сохраняются внутренние таможни?[24] Как можно добиться процветания сельского хозяйства при стольких барьерах и налогах? Если к монополии скупщиков из Рио прибавятся поборы со стороны государства, как можно получить с земли деньги, что станут утешением за труды?

Картина, стоявшая перед его глазами по получении предписания от муниципалитета, нарисовалась вновь, сделавшись еще ужаснее, еще темнее, еще мрачнее; он предвидел то время, когда всем этим людям придется есть жаб, змей, падаль, как французским крестьянам при великих королях. Куарезме вспомнились его занятия языком тупи, фольклором, модиньями, попытки наладить сельское хозяйство — все это теперь казалось незначительным, ребяческим, вздорным.

Необходима была более масштабная, более глубокая работа; следовало преобразовать государственный аппарат. Куарезме представлялась сильная, уважаемая, умная власть, устраняющая все эти помехи, путы: Сюлли или Генрих IV, издающий разумные законы о сельском хозяйстве, превозносящий земледельца… О да! Житницы наполнятся, родина станет счастливой.

Фелизардо подал ему газету, которую он каждое утро покупал на станции, и сказал:

— Сеу хозяин, завтра я не приду на работу.

— Конечно, это ведь выходной… День Независимости.

— Нет, не поэтому.

— А почему.

— Наверху переполох, говорят, будут призывать в солдаты… Ни за что! Я уйду в лес…

— Что за переполох?

— Да вот в листке пишут, сеньор.

Куарезма развернул газету и вскоре наткнулся на сообщение о том, что военные моряки подняли мятеж, требуя от президента уйти в отставку. Он тут же вспомнил о своих недавних размышлениях: сильная власть, вплоть до тирании… Аграрные реформы… Сюлли, Генрих IV…

Глаза его заблестели надеждой. Он отослал работника и удалился в свою комнату. Ничего не сказав сестре, Куарезма взял шляпу и направился к станции. Там он зашел в телеграфное отделение и написал на бланке:

«Маршалу Флориано, Рио. Требую решительных действий. Уже выдвигаюсь. Куарезма».

V. Трубадур

Разумеется, Алберназ, так не может продолжаться… Кто-то берет корабль, направляет орудия на берег, говорит «уходите, сеу президент», и тот уходит? Нет! Нужен пример…

— Я думаю так же, Калдас. Республика должна оставаться сильной и сплоченной… Нам нужна власть, которая заставит себя уважать… Невероятно! Такая богатая страна, может быть, самая богатая в мире — и пребывает в бедности, должна всему миру… Почему? Правительства, которые были, не имели ни силы, ни престижа… Вот почему.

Они прогуливались в заброшенном парке, под сенью высоких, величественных деревьев, оба — в форме и при шпагах. После короткой паузы Алберназ продолжил:

— Вы ведь помните императора Педру И. Не было ни одной газетенки, ни одного бульварного листка, который бы не обзывал его «размазней» и другими словами… Он участвовал в карнавале… Неслыханное панибратство! И что вышло? Его не принимали за своего.