Пчелиный пастырь - [77]
— Пошли. У меня есть еще одна мыслишка. Немцы сделали большие успехи в борьбе с партизанами. Но они так и остались приверженцами административной иерархии. Для них ответственность за всякие нападения несут мэры…
— Ну и что же?
— В двух километрах уже другой район. И там нет заложников. Ясно?
Эме вздыхает. Почему Пюиг не сказал об этом раньше?
В воздухе веет прохладой… Прекрасная ночь для прогулки с Алисой! Испанцы в туфлях на веревочной подошве двигаются бесшумно, как призраки, и это составляет контраст с поступью горца Пюига и горожан. Довольно быстро они обнаруживают другую порубку. Пихты уже распилены на поленья.
Дорога перегорожена; сейчас, очевидно, около четырех. Небо становится грязно-серым, смутно белеет дорога на Сен-Жак. На повороте уже можно различить папоротники. Скоро рассветет. Это уже не засада, это ловушка.
— Мы пошли, — говорит Пабло.
Хоакин становится рядом с ним.
— А мы тоже? — спрашивает Лилльский северянин.
— Слишком опасно. Они — дикие коты. Ну, быстрее, ребята!
Пабло обнимает Пюига, пожимает руки остальным. Рука мозолистая, словно ороговевшая. С мешками за спиной — словно какие-то фантастические горбуны — они растворяются в тумане.
Четверо оставшихся, помогая друг другу при спуске, без особого энтузиазма укладывают стволы правильной дугой. Последний ствол скатывается вниз с десятиметровой высоты и падает в овраг с таким грохотом, словно разразилась гроза. Когда придут дровосеки, они спросят себя: каким это образом пихты в течение ночи научились летать?
— Боши оставили раненых в Лас Ильясе? — спрашивает Люсьен.
— Они должны были эвакуировать их через Морейа. Тебе это известно, Лонги. Одного не могу понять: почему уже два дня они не ездят по дороге?
— А что, если они вернутся и нападут на нас с тыла? — говорит Фернан.
— Это означало бы, что их предупредили, — отвечает Люсьен.
— Саньяс — патриот. Я знаю, что он сделал. Он предложил себя немцам в качестве заложника в обмен на тех. Пошли.
Они думали, что вот-вот наступит рассвет. Но рассвет все не наступал. Не рассвет, а какое-то серое месиво.
Совсем близко от них — настораживающий шум. Они бросаются в канаву. Появляется велосипедист, славный почтальон. Он останавливается и вытирает пот со лба.
— Срочная почта для Лас Ильяса? — спрашивает у него Пюиг.
— В заднице у тебя почта!
По-каталонски это звучит куда смешнее. К ним подходит Эме Лонги.
— Эй, вы, двое! То есть трое! Не видали моего грузовичка? Я обязательно должен найти мой грузовичок!
— Он на проселке в Рейнесе!
— Ну и ну! — говорит почтальон, он смотрит на появившегося четвертого человека и не обнаруживает ни малейшего желания задать еще какой-нибудь вопрос.
— Хорошо еще, что он хоть внизу! Пожалуй, даже чересчур низко! Ну ладно, ребята, пока!
Почтальон удаляется, задница его подпрыгивает на седле.
Вскоре они входят в Сере через виноградники Ногареды. Солнце разгоняет туман. Начинается новый день.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Славный монастырь
I
Колокольня Палальды вызванивает к вечерне. Ей отвечают колокольни Амели-ле-Бен и Сере, отвечают в такт или не в такт — это уж глядя по настроению звонарей, которые ведут колокольную войну. Эме и Алиса наслаждаются вечером. Она и не думала, что снова увидит его, а он взял да и вернулся. Она обезумела от радости, а он снова уезжает. Сердцам так же трудно биться в лад, как и колоколам.
Алиса романтична. О, он вовсе не заблуждается на сей счет! Это не Анжелита! Алиса скорее была бы тупо добродетельной — вот как те девицы, которые предпочитают отправляться в Сен-Ферреоль, в Консоласьон или в Сен-Мартен, чтобы выпросить себе мужа, нежели обращаться к Пресвятой Деве или к святым с мольбой избавить их от последствий греха. В Руссильоне девушки целомудренны, а женщины пылки, непонятно только, каким образом первые превращаются во вторых.
Алиса замужем. Она никогда не говорит о своем муже, который живет в Бордо. Сначала она смеялась над Эме (а это значит, что она вертелась около него с первого же дня). Ей казалась забавной военная хитрость, к которой она прибегла, чтобы заставить его переменить комнату в ту ночь, когда та понадобилась (правда, ее «миссия» не требовала от нее столь многого!). Потом, узнав, что он уезжает, она бросилась к нему в объятия уже без всякого предлога. Этого было достаточно для того, чтобы, следуя женской логике, она почувствовала себя собственницей, оттого что все отдала.
Кружат стрижи — у них короткий хвост и крылья в виде двух запятых.
— Мама говорила, что никто никогда не видел спящего стрижа.
Эме вспоминает историю в духе Сент-Экзюпери, которую ему рассказали.
— Это было, когда авиация только появилась. Как-то ночью один биплан поднялся очень высоко. Приземлившись, летчик нашел в углублении крыла трупик стрижа. Стрижи спят высоко в небе, как молодые женщины Палальды.
Она напевает сардану Капатаса:
Она, конечно, бросилась бы к нему в объятья, но достаточно и того, что люди видели бакалейщицу и парня с пчельника, идущих рядом, касаясь друг друга плечами.
