Паж цесаревны - [77]

Елизавета упала на колени и подняла глаза на киот.

— Господи! Помоги мне, мой Боже! Ты видишь, не по злобе на врагов, а из любви к родине замышляю я свое страшное дело, — шептала она. — Дай же мне силы довести мой замысел до конца, Боже! И если мне суждено погибнуть, великий милосердный Господь, пусть я погибну одна, но не карай других, безвинных…

И синие глаза цесаревны наполнились слезами… Они потекли по щекам, падали на высокую и бурно вздымавшуюся грудь ее, мочили ковер спальни.

— Спаси, сохрани, помоги, помилуй! — лепетали побледневшие губы Елизаветы.

Но вот она встала с колен. Яркой надеждой горели теперь ее синие очи. Необычайная кротость милой улыбкой разлилась по лицу.

— Пойдем! Я готова, Мавруша! — произнесла тихо-тихо цесаревна, — проводи меня!

— Стой, милая, стой, родная моя! — послышался не прежний грубый, а грудной и странно размягченный голос Мавры. — Дай я по-своему провожу тебя… Ведь одна ты, одна на свете, сиротка ты моя! И некому тебя благословить на великий, но опасный замысел в эту минуту… Дай же твоей верной Мавре перекрестить тебя, пожелать тебе всего лучшего, бедная ты моя!

И прежде чем опомнилась Елизавета, Мавра Егоровна быстро обняла ее одной рукой, осенила другою широким крестным знамением и, поцеловав в обе щеки, прошептала:

— Теперь с Богом! Поезжай цесаревной, Лиза, моя прежняя маленькая родная подружка, а возвращайся русской императрицей Елизаветой! А я тут помолюсь за тебя. За тебя… за всех!

Что-то стеснило грудь цесаревны, тяжелый клубок подкатился ей к горлу. Хотелось разрыдаться навзрыд, хотелось выплакать все свои слезы на преданной, любящей груди подруги, но время не ждало. Из гостиной долетали нетерпеливые шаги Лестока и зовущие ее голоса.

Быстрыми шагами вышла из спальни цесаревна и спокойная, без тени недавнего трепета, приближалась к своим друзьям.

— Кирасу мне! — послышался ее повелительный голос.

Андрюша кинулся во внутренние покои и через минуту появился снова с тяжелой металлической кирасой, которую ловко и быстро надел на свою повелительницу. Его глаза так и следили за нею, так и впивались в ее лицо.

— Что тебе, молодчик? — поймав нечаянно этот молящий взгляд, спросила Елизавета.

— Возьми меня, возьми с собою, государыня! — прошептал юноша-паж.

— Ты не знаешь, чего просишь, дитя! — проговорила с горькой улыбкой цесаревна. — Судьба своенравна и капризна. Может быть, всех нас ждет верная смерть впереди!

— Так что же? Неужели ты не позволишь мне умереть с тобою? — пылко проговорил Андрюша и с такой беззаветной преданностью, с такой бесконечной любовью взглянул в синие глаза цесаревны, что та не могла ему противоречить больше.

— Будь что будет, я не разлучусь с тобою, мой милый, милый мальчик! — произнесла она тихо и крепко обняла его.

Андрюша с безумным восторгом и благодарностью взглянул на цесаревну.

Все двинулись в сени, но на пороге цесаревна остановилась внезапно, вынула из-под кирасы золотой крест и произнесла каким-то новым, вдохновенным голосом.

— Быть может, сегодня придется пролить кровь из-за меня… Но будьте вы все свидетелями моей клятвы: если Господь Милосердный поможет мне занять родительский престол, клянусь именем Господа не подписывать ни одного смертного приговора во всю мою жизнь…

И сказав это, она поцеловала крест, и вся трепещущая вышла на крыльцо и села в ожидавшие ее там сани.

Глава V Роковой шаг. Все за тобою! Тревога

Быстро скользили сани по рыхлому снегу, тихо поскрипывая полозьями. Морозное небо, усеянное звездами, улыбалось теперь ласково и кротко. Метель улеглась, ветер стих.

Сани неслись едва видимым призраком по сонным улицам молодого Петрова города. Цесаревна, чуть дыша от охватившего ее волнения, сидела рядом с Лестоком; впереди ее занимали место Воронцов и юный паж, взор которого не покидал ни на минуту лица Елизаветы. Братья Шуваловы стояли на запятках.

Как сон, промчались сани мимо оторопевших «серых камзолов», выскочивших было из караулки и не понявших спросонья, кто, куда промчался и зачем? Пронеслись сани мимо Летнего сада и Адмиралтейской крепости и остановились неподалеку от маленьких домиков, разбросанных по полю и составлявших казармы Преображенского полка. Вот и огромная съезжая изба. Яркий огонек горит в ее окнах.

Лесток первый вышел из саней, Андрюша за ним. Отстегнули полость, помогли выйти цесаревне. Братья Шуваловы соскочили с запяток. Елизавета, по протоптанной до самого крыльца снежной тропинке, проследовала к съезжей.

Вот она поднялась по широким ступеням и взялась за скобку двери.

«Сейчас! Сейчас! — усиленно выстукивало ее сердце. — Сейчас! Сейчас начнется!» — клокотало что-то в ее груди.

Тяжелая дубовая дверь сразу поддалась под нежной рукой Елизаветы. Цесаревна вошла, прижимая крест к груди обеими руками.

Горница была полна солдат. Мундиры, мундиры и мундиры. Очевидно, цесаревну ждали, потому что, когда появилась она, свежая, взволнованная, прекрасная, с лучистым сиянием в глазах, все слилось в одном сплошном, радостном гуле:

— Матушка!.. Цесаревна наша!.. Лебедка!.. Солнышко красное!

И все загрубелые солдатские лица улыбались навстречу Елизавете просветленными детскими улыбками. Сильные руки тянулись к ней. Они хватали край ее платья, подносили к губам. Слезы навертывались на смелые глаза, текли по мужественным лицам, видевшим не одну битву, не один тяжелый поход. Верою, бесконечной преданностью сияли честные, отважные взоры…