Павлунькино чудо - [2]
- Беда-то какая, Гетман… Списывают нас… Что делать-то прикажешь, а?
Сказал это и поскорее вышел из конюшни.
Погружённый в свои невесёлые думы, Лёнька amp;apos; и не заметил, как оказался на таёжной дороге за рудником. Всё о судьбе Гетмана думал: неужели нельзя ему помочь? И вдруг Лёнька услышал чьё-то беспечное посвистывание. Он поднял голову и увидел, что навстречу ему идёт бригадир старателей Епанчинцев, прозванный Дон-Кихотом.
Неизвестно, кто и когда наградил его этим метким прозвищем, но оно цепко пристало к нему.
И действительно, бригадир старателей Епанчинцев был высокий, худой, блестящие резиновые сапоги хлопали по его тонким икрам. Внешнее сходство с Дон-Кихотом ещё больше подчёркивал крючковатый нос, нависающий над усами, острыми, как иглы.
Лёнька не любил Епанчинцева за его хвастовство: ведь если верить ему, то во всём мире нет такого знатока металлов, как он! И, чтобы не обижать Дон-Кихота недоверием, обычно Лёнька старался избегать встреч с ним. Так хотел было поступить и сейчас, но вдруг подумал: «Может, Дон-Кихот выручит? Ведь у него на прииске, как и в шахте, Гетману придется ходить по знакомой дорожке!»
А Епанчинцев уже заметил Лёньку и закричал:
- Эй, подземный дух! Куда шагаешь?
- Да так, никуда, - ответил Ленька, и ему стало страшно просить о своём друге: вдруг и Епанчинцев откажет!
Однако Епанчинцев не заметил смущения Лёньки и продолжал, азартно размахивая руками:
- Эх, и кустик я опять принюхал! Гольное золото! Шёл бы ты к нам.
- Что же я у вас делать буду? - спросил Лёнька и добавил: - Я машинист электровоза.
- Ну и что? Эх ты, аристократия подземная! Да на грабарке будешь работать, породу к бутаре возить!
- Ослеп он у меня, Гетман-то, - мрачно сказал Лёнька, глядя себе под ноги.
- .Ну и шут с ним, что ослеп! У нас работа не больно заковыриста: от забоя к бутаре, от бутары к забою!
- А вы возьмите одного Гетмана, - сказал Лёнька и даже схватил Епанчинцева за руку. - Я-то ведь не могу… Ну как я уйду из шахты? У меня сейчас электровоз новенький… А Гетмана на мясо хотят…
Епанчинцев внимательно посмотрел на Лёньку и ответил неожиданно серьёзно:
- Что ж, возьму коня. Когда приведёшь?
- Да хоть когда! Только… Только ведь за него заплатить надо… По балансовой стоимости…
Епанчинцев раскатился в безудержном смехе и хвастливо заявил:
- Что ты меня балансовой стоимостью пугаешь? Да я вашу шахту вместе с твоими электровозами могу купить!
Через пять минут Лёнька шагал вместе с Епанчинцевым обратно к руднику, и ему казалось, что нет на свете человека лучше, чем этот долговязый насмешливый Дон-Кихот.
А вечером Лёнька зашел в конюшню и, отзываясь на тихое ржание Гетмана, радостной скороговоркой сообщил:
- Ну и молодец этот Епанчинцев! Чего головой-то мотаешь? Не веришь? На-ко погрызи да готовься завтра на вольном воздухе гулять. Ловко? А?
Конь энергично хрустел сахаром, тыкался липкими губами в ухо Лёньки и шумно вздыхал.
Лёнька в полутьме конюшни заглядывал в фиолетовые глаза коня и успокаивал:
- Ну, ну, затосковал? Да я к тебе каждый выходной буду приходить. Чуешь?
Конь всхрапнул, будто ответил:
«Да, чую…»
ПАВЛУНЬКИНО ЧУДО
Матери у Павлуньки не было. Отец работал механиком в РТС, а бабушка вела немудрёное хозяйство.
Павлунька любил свою бабушку. Ему нравилось наблюдать за её ловкими, суетливыми руками, от взмахов которых со стола взлетали чугунки и кастрюли и торопливо прятались в чёрной пасти жарко натопленной печи.
Бабушка баловала внука и всегда старалась уделить ему лишний лакомый кусочек. И всё бы шло тихо и мирно, если бы не химия, которую начал изучать Павлунька в школе.
Бабушка верила в бога. И часто любила рассказывать внуку чудеса, заглядывая в толстую потрёпанную священную книгу, от которой противно пахло мышами и плесенью.
И часто, когда бабушка хлопотала на кухне, Павлунька садился за стол и подпирал подбородок ладонью. Глядя на бабушку весёлыми глазами, он с хитрым простодушием задавал ей каверзные вопросы.
- Бабушка! Ну как это можно пятью батонами накормить пять тысяч человек? А в твоей книге так и говорится. Да ведь это, если по крошечке на человека, и то не хватит. Сама видишь, на одно наше село каждое утро двухтонку хлеба привозят.
- Не батонами, а святыми хлебцами. Свя-ты-ми, понял? Вот в том-то и разница! - горячилась бабушка.
- А они вкусные, эти хлебцы? - наивно спрашивал Павлунька, но за этим старушка чувствовала опасный подвох.
- Откуда мне, грешной, это знать? Я их сама не сподобилась попробовать. - И оттого, что она не могла дать внуку должный ответ, бабушка гневно замахивалась ухватом на печь и ворчала:-Ишь как мерзавка стреляет! Угли так на блины и летят. Ух, не люблю я этот пихтач! Чем ерунду городить, взял бы да и сходил за хорошими дровами.
Павлунька послушно направлялся в дровяник и через минуту возвращался с охапкой берёзовых поленьев. Он снова садился за стол и принимался рассматривать розовые блики от пламени печи, лениво блуждающие по кухне,» то гаснущие на серых обоях стен, то с новой силой вспыхивающие на фигуристых боках самовара.
- Бабушка…
- Ну, чего тебе ещё?
- А ты знаешь, что такое удельный вес?
