Павел Первый - [46]

В июне 1798 года Его Величество в сопровождении великого князя Александра, великого князя Константина и своей свиты приехал в Москву с новым официальным визитом. Отличным поводом для поездки стал довод о необходимости повысить свой престиж в глазах подданных, который так тешил его самолюбие, а также желание встретиться с молодой девушкой, достигнувшей расцвета своей юности, достоинства которой ему так старался превознести Кутайсов. На этот раз приветственные возгласы при въезде царя в город звучали так громко, что удовлетворенный Павел тем же вечером, прохаживаясь по своему рабочему кабинету, сказал Кутайсову:

«– Как было отрадно моему сердцу! Московский народ любит меня гораздо более, чем петербургский; мне кажется, что там теперь гораздо более боятся, чем меня любят.

– Это нисколько не удивляет меня, Ваше Величество! – поддакивал лукавый фактотум.

– Почему же?

– Не смею объяснить.

– Тогда приказываю тебе это.

– Обещайте мне, государь, никому не передавать этого.

– Обещаю.

– Государь, дело в том, что здесь вас видят таким, какой вы есть действительно, – благим, великодушным, чувствительным; между тем как в Петербурге, если вы оказываете какую-либо милость, то говорят, что это или государыня, или госпожа Нелидова, или Куракины выпросили ее у вас, так что когда вы делаете добро, то это – они, ежели же когда покарают, то это вы покараете!»

Павел нахмурился, поразмышлял и пробормотал:

«– Значит, говорят, что […] я даю управлять собою?

– Так точно, государь, – не колеблясь, отвечал Кутайсов.

– Ну, хорошо же, я покажу, как мною управляют!»[27] – воскликнул император и направился в свой кабинет, чтобы составить несколько карающих указов. Но Кутайсов отговорил его от этого, умоляя не вскрывать нарыв до того, как он созреет.

На следующий день во время торжественного бала, на котором присутствовало высшее московское общество, царь увидел юную Анну Лопухину, образ которой не переставал будоражить его воображение. Младшая дочь княгини Лопухиной на самом деле не была такой уж красавицей, но ее свежий вид и невинность подливали масла в огонь. Очарованная Павлом, она всегда находилась там, где пролегал его путь, когда он проходил из одного зала в другой. Один из членов императорской свиты, заметив уловки молодой девушки, прошептал императору: «Она, Ваше Величество, из-за вас голову потеряла!» Павел расправил грудь, однако уклончиво заметил: «Это же еще совсем дитя!» – «Но, Государь, ей уже скоро шестнадцатый год!» – заметил многозначительным тоном его собеседник. Согласившись с этим аргументом, Павел бросился вперед, навстречу к девушке, сказал ей несколько комплементов и разглядел ее поближе. Она была смущена и малоразговорчива, но ее наивность, застенчивость, ее скромность, смущенное моргание век произвели неизгладимое впечатление на императора, и он в тот же вечер, призвав в союзники Кутайсова, предоставил ему карт-бланш, чтобы «уладить дело» с родителями интересующей его особы. Взволнованная вниманием Его Величества, семья Лопухиных согласилась на секретную сделку, согласно которой ей предстояло в ближайшее время обосноваться в Санкт-Петербурге и получить при этом все причитающиеся ей привилегии и почести.

По завершении этой приятной интермедии в Москве Павел продолжил свое путешествие, направившись с визитом в Казань, чтобы поприсутствовать на нескольких военных парадах в провинции, и затем в конце июня возвратился в столицу. Как он себе представлял, никто, кроме Кутайсова, не был в курсе дел о его совсем недавно возникшей склонности к Анне Лопухиной, однако каждый его жест был замечен и обсуждаем за его спиной, и, конечно, все становилось известно его жене и Екатерине Нелидовой, и, таким образом, он очутился в самом эпицентре любовного противостояния. Кутайсов и Безбородко, с одной стороны, подстрекали его на непристойное воодушевление, царица и Екатерина Нелидова – с другой – предостерегали от этого своими обычными наставлениями, а великие князья также, со своей стороны, опасались за репутацию отца. Осознавая значимость опасности, императрица несколько раз попыталась воздействовать на своего мужа, уверяя его, что после нескольких месяцев отдыха она стала вполне способной принимать его в постели и что, согласно мнению медиков, она даже не утратила возможности рожать ему детей. Уяснив все прелести этой перспективы, Павел возразил, что другие врачи, с которыми он консультировался, сказали обратное и что в этих условиях он вынужден окончательно отказать ей в ее желаниях. Догадываясь, что ее супруг, пользуясь этим предлогом, просто-напросто не желает признаться ей в том, что больше не любит свою жену, императрица в начале июля 1798 года написала С.И. Плещееву, с тем чтобы он помог ей разазобраться в странных недомолвках Павла. В своем письме она утверждала, что царь сказал ей, «что вообще он уже не тот, что прежде, что не чувствует в этом никакой потребности, что физически он уже ни на что не пригоден и что в конце концов он полагает, что в этом отношении он просто парализован». Испытывая некоторую неловкость за человека, раскрывающего свои недостатки перед супругой, которой он некогда обладал, она в то же время воспринимает его саморазоблачения как оскорбление своей женственности. Наконец, для того чтобы пресечь замыслы семьи Лопухиных, императрица, обезумев от досады, пишет угрожающее письмо молодой девушке. Но ее письмо отслеживается и попадает на стол императора. Гнев Павла выразился в том, что 22 июля во время бала, устроенного по случаю юбилея царицы, он не произнес ей ни слова поздравления, а в сторону Екатерины Нелидовой бросал недобрые взгляды. «Бал этот скорее был похож на похороны, и все предсказывали скорую грозу», – писал сенатор Гейкинг в своих «Дневниках».