Павел Первый - [22]

К Вам достаточно лишь приблизиться,

Августейшая чета, чтобы Вас познать.

Если Вы и захотите внезапно скрыться,

То укройтесь в добродетели, которую Вы же и являете.

Затем состоялись визиты в Севр и Марли. В замке Шантильи принц Конде принимает своих гостей с королевским размахом. Обед был сервирован в золотой и серебряной посуде, и после каждого блюда прислуга выбрасывала использованные тарелки и другую утварь в окна. Как выяснилось на следующий день – под стенами дворца находился ров с водой, оттуда их вылавливали сетями. Другое развлечение, устроенное тем же принцем, – охота с факелами на оленей. Этот прилив почтения окончательно покорил Павла, и он все больше ощущал себя во Франции, как в России. Но в то же время цесаревич не мог отделаться от мысли, что из правителей государств единственный, кто не принимает его всерьез, – это его собственная мать. Присутствовавший на этой триумфальной встрече молодого великого князя, не привыкшего у себя дома находиться на первостепенных ролях, Гримм отметит в своей «Литературной корреспонденции»: «В Версале он производил впечатление знатока Французского двора, изучившего его так же хорошо, как и свой. В мастерских наших художников (с наибольшим интересом он виделся главным образом с мсье Грёза и мсье Гудоном) он выказал такие познания в искусстве, которые делали его одобрения для них более ценными. В наших лицеях и академиях своими похвалами и вопросами он доказал, что он давно знает тех людей, просвещенность или добродетели которых сделали честь их веку и их стране». Тот же придворный интриган Гримм снова пишет Екатерине, утверждая, что в Париже ее сын и невестка обрели большой успех «безо всяких „если“ и „но“. В противоположность ему государственный министр Эдельшейм, который встретил великого князя во время его визита в герцогство Бад, писал: „Цесаревич вобрал в себя все безумство, высокомерие, слабость и эгоизм. Его голова, казалось, сделана для того, чтобы носить корону из глины“. А принц Де Линь (Шарль Жозеф) также подтвердил нелицеприятное описание этого персонажа: „Ум его был обманчивым, сердце прямолинейным, мнение – чистой случайностью. Он был подозрительным, обидчивым […]. Строящий из себя фрондера, разыгрывающий из себя преследуемого […]. Горе его друзьям, врагам, союзникам и подданым! […]. Он ненавидит свой народ и говорил мне о нем когда-то в Гатчине такое, что я не могу повторить“»[16].

Во время пребывания великого князя в Вене актер Брокман, который должен был играть роль Гамлета в пьесе Шекспира, отказался появиться на сцене театра, опасаясь, как бы Его Высочество не усмотрел в душевном смятении принца Датского намек на свои собственные неурядицы с матерью, безнаказанной подстрекательницей убийства его отца.

Таким образом, несмотря на все усилия к равновесию, Павел дезориентирует свое окружение изменениями курса и перепадами своего настроения. Даже те, кто любил его и считал, что знает его, никогда не были уверены в том, будет ли человек, с которым они только что разговаривали, тем же по прошествии всего нескольких минут. Не существовало одного Павла, который следовал бы своей дорогой только ему присущей походкой, а были четыре или пять разных Павлов, с разными душами, но с одним телом. Он не вводил в заблуждение окружающих его людей и каждый раз был искренним. Просто не было никакой последовательности ни в его мыслях, ни в его поведении, ни в его личности. Всякий раз разрываясь между собой и своим двойником, он просто взвинчивал внешние обстоятельства до такого биения пульса, с каким в данный момент бурлила кровь в его артериях. Раздвоенный и непредсказуемый, он сглаживал экстравагантность своего резкого характера присущим ему великодушием.

После первого свидания с четой великих князей Людовик XVI прошептал на ухо князю Барятинскому: «Они прекрасны, я очарован знакомством с ними и очень их люблю». Мария-Антуанетта также призналась, что была пленена простотой и непринужденностью графа и графини Северных. Тем не менее день ото дня она все более догадывалась, что за этой видимой супружеской гармонией скрывается глубокая печаль. И на самом деле, к тому времени как Павлу посоветуют расстаться с радушным гостеприимством, оказанным ему Францией как весьма значимому лицу в России, тревожные вести доберутся до него из Санкт-Петербурга. Полиция перехватила и сделала копию письма, адресованного Александру Куракину, другу и члену свиты великого князя, и написанного неким полковником Бибиковым. Последний описал в этом письме дела, происходящие при Российском императорском дворе, а также перечислил в нем серьезные обвинения против фаворита Екатерины Потемкина. Взбешенная этим посягательством на свой престиж, Екатерина приказала арестовать зарвавшегося клеветника и после допроса приговорила его к ссылке. Извещая сына об этом решении, императрица выразила негодование в отношении виновного, «облагодетельствованного» ею, который по причине своей неблагодарности и наглости «будет подвергнут наказанию розгами». Она также добавила, что «это дело может послужить для преподнесения молодежи полезного морального урока». Иначе говоря: «Мы еще встретимся, до встречи!»