Паутина из шрамов - [40]

Из Police Helicopter:

Police Helicopter sharking through the sky

Police Helicopter landing on my eye

Police Helicopter takes a nosedive

Police Helicopter no he ain't shy[18]

Этот дом превратился в улей музыкальной деятельности. Хиллел всегда играл на гитаре. Я приходил домой, а Фли играл в подъезде. Он вероятно должен был практиковать игру медиатором для Fear, но вместо этого он сочинял все эти проникновенные и эмоциональные фанковые рисунки. Я сидел там, слушал и вставлял замечания: «Да, вот оно! Я могу поработать с этим». И я бежал в свою комнату, брал блокнот, и мы писали песню. Это та же формула, которую мы используем при написании песен сейчас, которая вообще-то не предполагает никакой чёткой формулы. Мы просто собираемся и начинаем импровизировать, а я начинаю записывать. Это то, что отделяет нас от многих других групп, потому что у нас всё рождается из джема. Мы просто начинаем играть и смотрим, что получается.

Наше третье шоу было незабываемым. Это было в клубе «Кэтэй де Гранде», который, в отличие от Зала Ритма, был реальным местом для живых концертов. Промоутером того вечера был человек сцены по имени Уайзата Кэмерон, который предложил нам двести долларов, что было практически вдвое больше нашего заработка от прошлого шоу. К сожалению, тем вечером в клубе было немного людей, может тридцать человек, но у нас была поддержка. Я встречался с прекрасной французской девушкой по имени Патриция, которая была среди зрителей вместе с девушкой Фли, Три и моим папой, который тоже пришёл посмотреть. Шоу было таким же волнующим, энергичным, взрывным и бесконтрольным, как и первые два. Мы сыграли четыре песни — две, которые у нас уже были, и две новые: Police Helicopter и Never Mind. В Never Mind мы смело опустили ряд других групп (Gap Band, Duran Duran, Soft Cell, Men at Work, Hall and Oates), говоря миру забыть о них, потому мы были теми, кого люди должны были любить тогда.

В один момент этого сета я пил пиво на сцене, спустился на пустой танцпол рядом со сценой и стал кружиться как вращающееся колесо с пивом в руках, поэтому каждый, кто был в радиусе десяти футом от меня, был облит. Между песнями тем вечером мы исполнили несколько а-капельных кричалок, которые мы взяли из песен школьного двора и лагеря. Хиллел рассказал нам одну, которая называлась Stranded (Сжатый), и мы придумали какую-то простецкую хореографию к этой песне. Мы поднимали руки вверх и пели:

Stranded, stranded, stranded on the toilet bowl

What do you do when you're stranded and there ain't nothing on the roll?

To prove you're a man, you must wipe with your hand

Stranded, stranded, stranded on the toilet bowl[19]

Даже притом, что там было немного людей, всем понравилось шоу. Но в конце вечера Уайзата попытался сбежать. Я нашёл его и потребовал наши деньги, но он начал что-то мямлить о маленьком количестве людей.

— Это действительно плохо, но были гарантии, и как промоутер клуба ты берёшь на себя этот риск, — сказал я.

Он полез в карман и достал немного денег.

— Вот сорок долларов. Может, в следующий раз, когда мы сделаем шоу вместе, мы сможем восстановить баланс, — сказал он и заскочил в туалет, чтобы скрыться от меня.

Я рванул прямо за ним, и всё кончилось тем, что я схватил его и окунал в унитаз, выбивая любую наличность, которая у него была, хотя она и не соответствовала нужной сумме. Я просто не мог терпеть, когда разрывают сделку, а потом пробуют ускользнуть.

Ещё одним признаком того, что мы создали шумиху на сцене, было то, что о нас упомянули в разделе газеты Лос-Анджелес Уикли «L.A. Dee Dah», который был той социальной полосой, где отмечались события музыкальной сцены Лос-Анджелеса. Фли и я стали звёздами этой колонки сплетен, не потому что мы пытались, а из-за того, что мы были абсолютно сумасшедшими и тусовались каждый вечер до пяти утра в любом существующем андеграундном клубе. Когда о нас стали много упоминать, я был шокирован.

Одно из первых упоминаний обо мне было в маленькой статье, которая связывала меня с «бескомпромиссно авангардной немецкой певицей» Ниной Хаген. Я не особо много знал о Нине, когда встретил её на том шоу в Кэтэй, но я знал, что она очаровательная немецкая певица, у которой были местные поклонники на голливудской панк сцене. Мы всё ещё были за кулисами после шоу, когда Нина вошла в крошечную ванную-гримёрку и стала безумно смотреть на меня. Она отвела меня в сторону и начала разглагольствовать на этом сочном восточногерманском акценте о том, как сильно ей нравилась наша группа. Это переросло в «нострадамусовские» предсказания:

— Сейчас вы самая прекрасная группа в мире, которую я видела, и через пять лет весь мир узнает о вас, а через семь лет вы станете самой великой в мире группой.

Я отшучивался:

— Хорошо, леди, как вам угодно.

Но у неё был такой стиль и грация, и она была такой очаровательной, что я помню, как злилась Патриция, когда я получал всю эту любовь от немецкой девушки. Нина дала мне свой номер телефона, и я быстро дезертировал с корабля.

Я позвонил ей на следующий день, и она пригласила меня на завтрак. У неё был скромный, но милый домик с бассейном. У неё также была маленькая дочка по имени Косма Шива. Мы завтракали, и Нина была явно приверженцем более здоровой и органической кухни, чем я. В тот день мы много гуляли, и Нина рассказала мне о своей жизни в Восточной Германии и разных мужчинах, которые были в её жизни. О сумасшедшем героинщике, который был отцом её ребёнка, и о её новом парне, который уехал из города на месяц. Я находил её абсолютно интригующей, и она была настолько любящей, что мы начали безумной горячий роман с того дня и дальше. Это продолжалось около месяца, но мы остались хорошими друзьями, и она продолжала энергично поддерживать нашу музыку. Сразу после окончания нашего романа, она попросила нас с Фли написать песню для альбома, над которым работала, и мы сочинили What It Is?.