Паутина и скала - [47]

Так о происшествиях из жизни своего отца, мясника, она рассказывала странно мягким, деревенским голосом, в котором, однако, постоянно ощущались безграничная сила и громкий, удушливый смех, готовый вырваться из ее горла:

— Был на рынке кот, вечно рыскал, подбирался к нашему мясу, — доверительно говорила миссис Лэмпли спокойным, тягучим голосом, с легкой улыбкой на губах. — Так вот, — фыркнула она, чуть колыхнув могучими грудями, — старик злился все больше, как-то снова обнаружил кота возле своего мяса и говорит мне — знаете, я вела у него бухгалтерию, — поворачивается ко мне и говорит: «Увижу этого гада здесь еще раз, отрублю ему башку…». — Тут она прервала рассказ и засмеялась, ее громадное горло раздувалось от смеха, могучая грудь тоже. — Я видела, что он разозлился, — продолжала она почти елейным тоном, — и знала, что коту придется плохо, если появится!.. Ну так вот, — миссис Лэмпли начала слегка задыхаться от сдерживаемого смеха, — не прошло и десяти минут, старик поднял взгляд и видит кота на колоде, кот хотел стащить лежавший там большой кусок мяса!.. Тут старик закричал так, что отсюда было б слышно на Площади! «Ах ты, гад! Сказал же, что убью, если увижу здесь снова!» — хватает топор, — выдавила миссис Лэмпли, — что есть силы швыряет в кота и — ха-ха-ха! — захохотала она внезапно, горло ее раздулось, как у быка, волна неудержимого смеха вырвалась из ее груди и окончилась воплем, — попал точно в него и разрубил как раз пополам — ха-ха-ха-ха!

На сей раз смех словно бы не умещался в ее могучей груди, из глаз ее потекли слезы, и она откинулась на спинку стула, ловя воздух ртом.

— Господи! Господи! — выдавила она. — Ничего более забавного в жизни не видела! Чуть не умерла со смеху! — выпалила миссис Лэмпли и, все еще содрогаясь, принялась утирать глаза тыльной стороной огромной ладони.

В другой раз она рассказывала о своем достопочтенном родителе вот такую историю:

— Приходит как-то один черномазый, говорит старику, чтобы отрезал и завернул кусок говядины. Когда старик протянул ему покупку, черномазый начал спорить, дерзить, заявлять, будто старик обвесил его! Так вот, — она начала слегка задыхаться, — старик берет разделочный нож да с размаху им черномазого через прилавок, и — ха-ха-ха! — Громкий смех вырвался из ее могучей груди и закончился тягучим, удушливым воплем, — кишки полезли из живота черномазому на руки, будто колбасный фарш! — выдавила миссис Лэмпли. — Жаль, вы не видели его рожи! — выпалила она. — Он так глядел на них, будто не знал, что с ними делать, и — ха-ха-ха! — Миссис Лэмпли запрокинула голову и захохотала во все горло так, что вскоре стала задыхаться, — это было самое смешное, что я только видела! Видели б вы только рожу этого черномазого! — выпалила она, утирая глаза тыльной стороной огромной лапищи.

Всякий раз, когда в маленькой мясницкой лавке впервые появлялся какой-то рослый, сильный, крепко сложенный мужчина, миссис Лэмпли тут же льстиво, добродушно отзывалась о его росте и силе, однако в глазах ее таилось что-то суровое, задумчивое, словно она холодно рассчитывала его возможности выстоять против нее в драке. Многие мужчины замечали этот взгляд, и Джордж слышал, как они говорили, что в нем есть нечто до того жестоко-расчетливое, аж холодеешь от ужаса. Оглядывала мужчин она с добродушной улыбкой, но быстро сужала кошачье-серые глаза, оценивая их, и при этом говорила шутливым, приветливым голосом:

— Скажите на милость! Здоровенный же вы человек, а? Я смотрела, как вы входили — едва пролезли в эту дверь, — при этих словах она посмеивалась. — И подумала: «Не хотела бы с ним связаться. Такой, если разозлить его, уж врежет, так врежет…». Какой у вас вес? — спрашивала она потом, все еще улыбаясь, однако меряя беднягу-незнакомца с головы до ног холодным взглядом суженных серых глаз.

И когда бедняга, заикаясь, сообщал, сколько весит, она негромко, задумчиво произносила: «У-гу». И оглядев его напоследок безжалостными суженными глазами, говорила добродушным, не допускающим возражений тоном:

— Да, вы силач, это уж точно! Держу пари, будете хорошим помощником папе с мамой, когда подрастете, — ха — ха — ха!

И громкий, удушливый смех вырывался из ее могучей груди и бычьего горла.

Ведя речь о муже, она неизменно называла его «Лэмпли» и так же обращалась к нему. Когда говорила о нем, в голосе ее не звучало ничего похожего на любовь, такому чувству не могло быть места в ее натуре, как лебедю на лоне вод разлившейся Миссисипи, однако слышалась нотка чувственного, животного удовлетворения, внятно и жутко говорящая об идеальном браке двух особей, обладающих неистовой, безграничной сексуальной энергией, и о партнере, этом изуродованном, невысоком, сильном, как бык, мужчине, способном полностью ублажить эту громадную женщину в баснословном, длящемся всю ночь пиршестве похоти и страсти.

Миссис Лэмпли говорила постоянно, откровенно, вульгарно, зачастую с грубым, отталкивающим юмором о соитии, и хотя никогда не раскрывала тайн своего супружеского ложа — если только такой неистовый, полный и явный союз, как у нее с мужем можно назвать тайной, — однако без малейших колебаний оповещала о своих взглядах на этот вопрос всех окружающих, давала молодым супружеским парам и парням с девушками такие советы, что те краснели до корней волос, и весело хохотала, видя их смущение.