Паутина - [59]

Маленькая комнатка на третьем этаже студенческого общежития Св. Эдварда в Рединге. Какой нежилой выглядела она, когда я впервые переступила ее порог, — беленые стены, казенная мебель. В окно не было видно ничего, кроме таких же окон по другую сторону вымощенного бетонными плитами двора; в комнате напротив моей мелькали тусклые тени. Холодный, парализующий ужас от осознания, что уже пять часов отделяют меня от единственной жизни, которую я знала с рождения, и что теперь эта безликая комната — мой дом.

Конечно, наши с Ребеккой переживания разнились: мне было восемнадцать лет, ей всего пять. Вот только неизвестно, сглаживает ли чувство одиночества детская неосведомленность или, наоборот, обостряет его. С одной стороны, у ребенка меньше опыта, а значит, он не способен предвидеть тот ужас, что его ожидает, с другой — в детстве мир кажется неописуемо громадным, и внезапная потеря всего знакомого, близкого порождает такую растерянность, которую взрослые не могут себе представить. Вместо привычной материнской нежности единственному ребенку — опека платных воспитателей, поровну поделенная на всех детей. Лучше, чем кто-либо, я представляла, сколько темного и нехорошего могло дать ростки в детском сознании, взбаламученном такой неразберихой, — навязчивое желание владеть хоть чем-нибудь единолично, считать только своим хоть какой-нибудь уголок… или игрушку, если на то пошло.

Отпечатанный на машинке текст отчета психолога выглядел посланием прямиком из того времени, когда машинопись была передовой офисной технологией, а владение электрической пишущей машинкой — признаком сказочного богатства. «Любопытно, — размышляла я, — каковы были выводы из этого отчета? И предпринял ли кто-нибудь рекомендованные психологом меры для смягчения последствий раны, которая не заживет до конца жизни?» У меня в голове не укладывалось, как можно оставить без внимания такой отчет, с бескомпромиссными предупреждениями и конкретными указаниями. И в то же время совершенно очевидно, что Ребекка не получила какой-либо помощи и лечения, что очень скоро психическая ущербность девочки стала явной, но ее предпочли скрывать, а не лечить.

Но не слишком ли многое я додумываю? Я занималась именно тем, чего делать не имела права, — заполняла пустоты в бланках собственными измышлениями. Но один факт тем не менее привлекал внимание. Ребекку удочерили в возрасте пяти лет, а это далеко не норма. Бездетные пары хотят младенцев, а для детей постарше приемных родителей подбирали с большим трудом. Над именем психолога, который уже сообщил мне все, что мог, значилось имя прикрепленного к Ребекке социального работника. Вот кто знает ответы на вопросы, что было дальше.

На этот раз выйти на нужный мне отдел оказалось проще, и я вздохнула с облегчением: женский голос в трубке был мне незнаком.

— Добрый день, — начала я, — не могли бы вы помочь? Мне необходимо поговорить с одним из социальных работников, который числился в вашем отделе. Я хотела бы выяснить у него кое-что, касающееся дела, которым он занимался в прошлом.

— Простите, а с кем я говорю?

— Анна Хауэлл, муниципальный совет города Рединга.

Вранье сорвалось с языка легко, а собеседницу оно вполне удовлетворило.

— Надеюсь, мы вам поможем. Имя этого социального работника?

— Боб Миллз.

— Вы имеете в виду Роберта Миллза?

— Если он работал в вашем отделе в 1960-х годах, то… да, наверное, — осторожно ответила я.

— В таком случае тратить время на его поиски не придется. Теперь он глава Общества защиты детей. — Она рассмеялась. — Не читаете бюллетени «Соцзащиты»?

Еще работая в муниципалитете Рединга, я знала о существовании этого бюллетеня, но и тогда у меня не было большого желания читать его.

— Боюсь, не так регулярно, как должна бы.

— Роберт Миллз был назначен на эту должность в марте. Но обязана сразу предупредить вас, что добиться интервью с ним будет очень непросто.

— Представляю себе, — вздохнула я. — Все равно спасибо. Попытаюсь пробиться к нему.

Положив трубку, я чуть не рухнула, внезапно испытав упадок сил. Прикрепленный к Ребекке соцработник мог оказаться кем угодно — и надо же такому, чтоб он стал директором одного из ведущих благотворительных обществ Великобритании, занимающихся детскими проблемами! Порядки в общественных структурах чуть более демократичны, чем в большом бизнесе, но только чуть. В благотворительном обществе, так же как и в инвестиционном банке, менеджеры высшего звена защищены непробиваемой стеной из подчиненных и секретарш, в ледяных голосах которых даже медвежье ухо без труда улавливает: да идите вы!.. Самое обнадеживающее, что я могу услышать в ответ: «Изложите свою проблему в письменном виде, и мистер Миллз сделает все возможное, чтобы ответить вам, как только у него появится время»…

И все-таки попробую позвонить завтра утром. Нельзя поддаваться пессимизму сейчас, когда открылись столь важные обстоятельства. Быть может, слегка успокоившись после чтения отчета психолога, я найду в себе силы обойти неизбежные отговорки мистера Миллза, как подобает профессионалу.

Ну а пока мой рабочий день закончился, и солнечный свет, проникающий в окно, странным образом отсекал комнату от внешнего мира с его атмосферой чего-то гнетущего, чему я не могла подобрать названия.