Паутина - [10]

Я надела на себя серую ткань, Кэт туго завязала тесёмку на шее, оправила на мне накидку и придирчиво осмотрела с ног до головы. На ногах она собственно говоря и остановилась. Я, уловив ход её мыслей, отошла в сторону и одёрнула накидку ниже.

— Ну нет, босоножки я не сниму! В чём мне прикажете домой топать от этого вашего Тезаруса?

— Накидка не достаточно длинна, — Кэт была непоколебима. Откуда-то из-под камня она выудила старые разодранные сандалии. — Очень удобные. Достались от одного монаха…

— Нет! — завопила я. — Никто не заставит меня это надеть! А вдруг у него грибок был? Или ВИЧ?

— Вот только не надо красивых слов, — Кэт встала в позу, а я попыталась понять, где конкретно она нашла красивые слова. — Забыли, с кем имеете дело? ВИЧ через обувь не передаётся. Да и потом, какой ВИЧ у монаха?

— Да откуда ты, малявка, знаешь, что это был за монах?! И как ВИЧ передаётся? И как?.. — я запнулась, не зная, о чём ещё можно спросить у современного подростка, чтобы убедить его в своей правоте. Они же сейчас такие умные! Они всё сами знают…

— Уйёё! — простонала Кэт, прикрыв рукой глаза. — Да катитесь вы!.. Ух, если бы не милорд. Не хотите — не одевайте!

И пусть вас схватят, посадят и тогда никакого Тезаруса, никакого дома такой истеричке, как вы, не видать!

— А ты, конспиратор разэтакий! Молчала бы! А то трясёт тут своими волосами, Мальвина! Кудряшка Сью! Тебя, что, будем наголо брить, чтоб не попасться? Сама-то ни за что бы с причёской не рассталась! У меня босоножки из Лондона, между прочим! Да, я — истеричка! Но с туфлями не расстанусь! Ты знаешь, сколько с меня за них на таможне содрали? Незаконно, между прочим! А как я в них экзамены сдавала? А как всю Москву вдоль и поперёк на машине изъездила?! Да они у меня боевые! Мой талисман! — под конец тирады, когда у меня уже кончилось дыхание, а в пещере собрались все, кроме Кирилла, я чувствовала себя полной дурой. Настоящей идиоткой, страдающей за правое дело. Хотя это чувство ни за что не сравнилось бы с тем, что я почувствовала буквально через минуту:

— А чем вам мои волосы не нравятся? — почти обиженно сказала Кэт, кося глаза, дабы посмотреть на своё каре, хотя бы на кончики…

— Чем? — озадаченно спросил Макс, глядя то на меня, то на волосы подруги.

— Но?.. Разве вы не видите? — указывать на такой явно бросающийся в глаза факт, было как-то неудобно. Однако, несмотря на все мои ожидания, на лицах всех троих я не прочла ничего, кроме совершенно искреннего удивления. — Они же синие… — прошептала я, борясь с самой собой.

— И что? — всё так же непонимающе спросила Кэт.

— Как что?!..

— Это мой натуральный цвет, — она пожала плечами, а я будто упала в пропасть. В надежде на поддержку или, хотя бы, сочувствие, я по очереди заглядывала в глаза сначала Фионе, потом Максу. После этого окончательного и бесповоротного провала, в моём мозгу всплыла сама собой картина с изображением пергамента с надписью: «Приговаривается к пожизненному самоистязанию посредствам собственной совести». На этом можно было бы поставить жирную точку и больше не продолжать, если бы в пещеру в этот момент не вошёл Кирилл в таком же тряпье и, сняв капюшон, не сказал:

— Итак, все готовы? Вижу, что все, только… Кэт, сними, наконец этот дурацкий парик. Твой отец меня не простит, если узнает, что ты шастала где-нибудь в таком виде… Я что-то не то сказал? Почему вы все смеётесь? Фиона, ты всю пещеру подметёшь, хватит валяться! Макс, а ты-то что? Мужчина называется… Ты же вроде был ранен? Кэт… Кэт… Ты чего плачешь? От смеха? Это не смех, это… Да что с вами?!

Кэт вытирала выступившие слёзы стянутым с головы париком. Растрёпанные тёмно-русые волосы прилипли к лицу, и она не могла ничего сделать — всё её тело содрогалось в беззвучном хохоте. В этом воцарившемся цирке, где троица малолетних телохранителей изображали подвыпившую публику, а я — вечно грустного, ударенного по голове клоуна, Кирилл — единственный, кто ничего не понимал — смотрелся довольно глупо. Он метался от одного ржущего подростка к другому, потом ко мне, готовой разреветься, как девочка, потом снова к ним. Все его старания были тщетны — эти так называемые телохранители уже сделали свой шаг, и я твёрдо решила на них обидеться… На всех!

Лист третий Казематы Ляуштрасса

Ворота города были широко открыты для всех желающих. А их поток был неиссякаем. Огромные телеги, груженные товаром, кричащие друг на друга люди, одетые в лохмотья, чинно проезжающие господа, окружённые стражей, кареты, запряжённые пятью, а то и шестью лошадьми. Прямо у ворот стояла таможня, состоящая из наёмников Удо. Все на одно лицо: ростом каждый не ниже двух метров, красные носы, торчащие из-под поднятых забрал, тяжёлые латы, одним видом внушающее опасение оружие. Непонятно было, как они двигаются в такой экипировке.

Однако — какими бы неповоротливыми они не казались — управлялись с поставленной задачей они очень хорошо, а главное, быстро. Ни одна повозка, ни один приезжий не оставался без должного внимания — будь он одет хорошо или плохо. Тем не менее, никакой неурядицы это не создавало — пробок, заторов или прочих неудобств, связанных с движением, не возникало. Меня насторожило то, что люди, приезжающие на каретах, даже не возражали, когда их допрашивали, осматривали привезённый багаж — видимо, никто не хотел связываться с Удо. Это внушало опасения, и я подошла ближе к закутанному с ног до головы Кириллу.