Патруль джиннов на Фиолетовой ветке - [68]

– Я помню, что должна вам денег, – говорит Ма своей хайфай-мадам. – Вы были очень добры, что не вычли их из моей месячной зарплаты.

Мужчины в закрывающих лица шарфах бросаются к Фаизу и его братьям. Лязгают и бьются кружки и ведра. Фаиз кричит и закрывает глаза и уши руками.

– Мадху, чало, пошли отсюда, – говорит мама Пари.

Телефон Ма продолжает извергать гнев хайфай-мадам. Пари бежит к Фаизу, а Ваджид-Бхай бьет мужчину, который его подначивал. Вспыхивает драка, Фаиз цепляется за Пари. Кто-то кричит, что растопчет каждого мусульманина как таракана. Амми Фаиза с Фарзаной-Баджи устремляются к Ваджид-Бхаю и Фаизу.

– Они дети, – говорит амми Фаиза разгневанным мужчинам. – Оставьте их в покое.

– Прекратите, – всхлипывает мама Пари. – Нашей басти не нужны погромы.

Умные люди пользуются суматохой, чтобы пролезть вперед и попасть в туалет бесплатно. Смотритель гонится за ними. Женщина позади нас улыбается, ее лицо сияет, как будто у нее получилось как следует покакать после долгих мучений. Фаиз и его амми, его братья и сестра уходят из туалетного комплекса, Пари держит Фаиза за руку, а ее мама кричит:

– Пари, подожди, подожди.

– Если год начинается вот так, представьте, как он закончится, – говорит кто-то.

Я и забыл, что сегодня Новый год.

После звонка хайфай-мадам Ма решает, что ей нужно на работу.

– Твое любимое телевидение, которое ты вечно смотришь, – говорит она мне, – оно не бесплатное.

Она боится своей хайфай-мадам, но не может в этом признаться, поэтому пытается заставить меня чувствовать себя виноватым.

После того как она уходит, Руну-Диди начинает стирку. Я помогаю ей, указывая на грязные пятна, которые она пропускает.

– Так, ну все, – говорит она, обливая меня мыльной водой.

Диди вешает выстиранную одежду сушиться, а все остальные дела по дому игнорирует, чтобы посплетничать со своими подружками из басти. У нее нет тренировки, потому что сегодня Новый год, и даже ее строгий тренер ослабил ежовые рукавицы, в которых держит своих спортсменов.

Я подсчитываю, сколько еще воскресений мне нужно отработать, чтобы скопить 200 рупий, которые я взял из тюбика Ма из-под «Парашюта»:

♦ Я отпахал в чайной семь воскресений;

♦ Дуттарам заплатил мне половину того, что обещал, за пять воскресений, и всего дважды – полную зарплату в сорок рупий;

♦ когда же я достигну своей цели?

Это сложный расчет, он похож на настоящую математическую задачу. Я складываю, и умножаю, и вычитаю, и, наконец, получаю ответ. Даже если Дуттарам заплатит мне всего двадцать рупий, в следующее воскресенье у меня наберется 200 рупий.

Я слышу злой шум и поднимаю глаза. В переулке индуска с синдуром на лбу трясет мятым половником перед продавцом-мусульманином в тюбетейке.

– Ты за что принимаешь мой дом? За парковку? – кричит она. Он торопится подальше от ее двери со своей тележкой, яркой и красивой от апельсинов.

– Детоубийца, – кричит какой-то мальчишка, когда тележка с апельсинами скрипит мимо него по улице.

Руну-Диди жестами показывает, что я должен вернуться в дом.

– Вот-вот случится что-то ужасное, я это чувствую, – говорит она.

Она не выглядит напуганной; она никогда так не выглядит. Вот и сейчас она говорит спокойно, как будто просто предупреждает, что может пойти дождь и мне нужно взять зонтик.

Мне не хочется собирать сведения про пропавших мусульманских детей. Я могу выяснить про них все, но все равно их не найду. Я просто это знаю.

Я притворяюсь, что делаю уроки, думаю про Пари и Фаиза, размышляю, пошла ли амми Фаиза в полицейский участок с просьбой освободить Тарик-Бхая. Потом приходит время перекусить. Диди разрешает мне посмотреть дневное телевидение. Потом я играю в крикет с несколькими соседскими ребятами постарше на нашей улице. Немножко дремлю – и вот уже вечер, и Папа с Ма возвращаются домой. Мы с Папой смотрим игру твенти-твенти в крикет, которые Папа любит гораздо больше однодневных и тестовых, потому что они короткие.

Сегодняшний день такой, каким был каждый из дней до исчезновения Бахадура и всех остальных, когда я не был детективом или боем в чайной. Это хороший день, самый лучший. Быть детективом слишком сложно. Может, я все-таки не хочу им быть. Может, Джасусу Джаю удастся уйти на покой без травм, окей-тата-пока. Я не знаю, кем стану, когда вырасту. Порой, когда Ма видит мои оценки, она говорит, что Пари будет работать в администрации окружным инспектором или кем-то вроде того, а я стану ее слугой.

Поздно ночью я просыпаюсь от стука в дверь, воплей и воя. Папа встает с кровати и шарит в темноте, пока не находит выключатель. Желтая лампочка злится, что мы ее разбудили, шипит и потрескивает.

– Приехали бульдозеры? – спрашиваю я.

– Землетрясение? – спрашивает Руну-Диди.

– Наружу, – кричит Папа.

Ма хватает тюбик из-под «Парашюта». Она привязывает его к паллу своего сари. Потом наклоняется и смотрит на наш сверток с ценными вещами у двери. Он ждал этого момента почти два месяца, но Ма его не берет.

Мы выбегаем на улицу. Соседи тоже вываливаются из своих домов, некоторые держат фонари. Огни ловят испуганные глаза коз и собак.

– Ждите прямо здесь, – говорит Ма, подталкивая меня к Руну-Диди.