Патрис Лумумба - [90]

Далеко не все города даже Нижнего Конго контролировались Леопольдвилем. Порт Матади, например, с самого начала вторжения бельгийских парашютистов относился к числу наиболее беспокойных городов, куда не рисковали заглядывать без специального конвоя военные чины. Опорными пунктами Бинзы служили военные лагеря в Нижнем Конго. В Тисвиле, где находился штаб бывшего командующего «Форс пюблик», сосредоточилась значительная часть конголезских войск, навербованных Бинзой. Солдат был куплен повышенным окладом и присвоением званий, которое производилось регулярно новым командующим. Нужно понять психологию деревенского парня, взятого на службу еще в «Форс пюблик», остававшегося рядовым и вдруг получившего звание лейтенанта, капитана, а то и полковника. Все зависело от степени преданности Бинзе, «спасающей» страну «от политиканов», от точного выполнения боевых заданий, выливавшихся в погромы, в сожжение деревень, массовые расстрелы непокорных и просто подозреваемых в непокорности.

Влияние Лумумбы и его партии в Нижнем Конго было слабым: оно в какой-то мере проявлялось, когда существовал блок партий, но никогда не было самостоятельным. И вот теперь Лумумба сидит в тисвильском каземате: он один на один с ненавидящими его солдатами и офицерами. Они ни перед кем не отчитываются за побои и увечья, причиненные заключенному, который к тому же был доставлен избитым, истерзанным. Даже если бы сразу же произвести расследование, то установить, кто истязал Лумумбу, было бы вряд ли Возможно.

Появившиеся тогда сообщения об освобождении премьер-министра тисвильскими солдатами не подтверждаются никакими документами. Последовала существенная поправка: оказывается, взбунтовавшиеся солдаты «чуть было не освободили» Лумумбу. Но он продолжал томиться в заключении, и можно лишь строить догадки, каковым был для Лумумбы и его соратников, Жозефа Окито и Мориса Мполо, тисвильский застенок. После посещения тисвильской тюрьмы представителем Красного Креста к Лумумбе не допускался ни один человек.

Из Тисвиля Лумумба каким-то неразгаданным чудом переправил письмо Полин. Она была в Леопольдвиле. По обычаю, нагота — символ правды, чистоты и горя. Босиком, с обнаженной грудью, к которой прижимался Роланд, она приходила к отелю «Ройял» и просилась на прием к чиновникам ООН, добивалась свидания и умоляла, как только может умолять убитая несчастьем африканская женщина, отправить ее в Тисвиль к мужу. Ей отказывали. Она приводила самый сильный аргумент:

— Слезы, кровь и материнское молоко одинаковы у европейцев и африканцев.

Ей выражали сочувствие, а повидать мужа не разрешали. Вечером она снова направлялась на окраину Леопольдвиля, в знакомый африканский квартал Лемба, где ее укрывали родные и знакомые. К горю наиболее чутки самые бедные и несчастные люди: они оказываются и наиболее мужественными. Не каждый соглашался приютить на ночь супругу арестованного премьер-министра, объявленного государственным преступником. Бедняки приводили Полин в свои хижины и делились последним. Плакали вместе с ней. И читали письмо, его последнее письмо к ней...

«Моя дорогая жена, я пишу тебе эти слова, не зная, дойдут ли они до тебя когда-нибудь и когда они дойдут, и буду ли я в живых, когда ты их прочтешь. В течение всей моей борьбы за независимость нашей страны я никогда не сомневался в победе нашего священного дела, которому я и мои товарищи посвятили всю нашу жизнь. Единственно, чего мы хотели для нашей страны, так это права на достойную жизнь, на достоинство без притворства, на независимость без ограничений. Этого никогда не хотели бельгийские колонизаторы и их западные союзники, нашедшие прямую или косвенную, открытую или замаскированную поддержку со стороны некоторых высокопоставленных чиновников Объединенных Наций, того органа, на который мы возлагали всю нашу надежду, когда обратились к нему с призывом о помощи.

Они совратили некоторых наших соотечественников, купили других, сделали все, чтобы исказить правду и запятнать нашу независимость. Что я могу сказать еще — живой или мертвый, свободный или брошенный в тюрьму, — дело не в моей личности. Главное — это Конго, наш несчастный народ, независимость которого попрана. Поэтому-то нас упрятали в тюрьму и держат вдали от народа. Но моя вера остается несокрушимой!

Я знаю и чувствую в глубине души, что рано или поздно мой народ избавится от своих внутренних и внешних врагов, что он поднимется, как один человек, чтобы сказать «нет!» колониализму, наглому, умирающему колониализму, чтобы отвоевать свое достоинство на чистой земле.

Мы не одиноки. Африка, Азия, свободные и освобождающиеся народы во всех уголках мира всегда будут рядом с миллионами конголезцев, которые не прекратят борьбы до тех пор, пока в нашей стране останется хоть один колонизатор или его наемник.

Моим сыновьям, которых я оставляю и, быть может, не увижу больше, я хочу сказать, что будущее Конго прекрасно и что я жду от них, как и от каждого конголезца, выполнения священной задачи восстановления нашей независимости и нашего суверенитета. Потому что без достоинства нет свободы, без справедливости нет достоинства и без независимости нет свободных людей.