Патрис Лумумба - [88]

Солдат Бинзы наводил ужас: от него шарахались в стороны. Он мог войти в магазин, забрать всю денежную выручку и удалиться. Совершались ночные облавы. Жителей толкали в грузовики и отправляли в неизвестном направлении. Иностранным корреспондентам было опасно появляться на центральном телеграфе, который был оцеплен солдатами полковника. Задержат, отберут деньги, выхватят и порвут заготовленный текст статьи, размолотят о стенку фотоаппарат, наподдадут прикладом и вытолкнут вон.

Жаловаться некому, взывать к порядку бесполезно. Бояться этой оравы — недостойно, унизительно. Пересидев день-другой, корреспондент снова направляется на телеграф, без которого он не может обойтись, выполняя редакционные задания, руководствуясь интересами своих читателей, ожидающих свежих сообщений из Конго. Снова придирки, а то и предварительное заключение...

Группа Бинзы повела наступление против дипломатических представительств тех стран, которые продолжали признавать законным правительство Патриса Лумумбы, игнорируя Илео, комиссаров и других калифов на час. В ганское посольство явился некто «полковник» Коколо, назначенный начальником штаба Бинзы. Он заявил, что ганское посольство удаляется из Леопольдвиля. Около резиденции стояли военные грузовики с солдатами. Ганский представитель вызвал тунисские войска, входившие в ооновское командование. При их приближении мобутовцы открыли огонь. Сам Коколо прорвался на территорию посольства, где был убит. Подкрепления прибывали с обеих сторон. Перестрелка продолжалась всю ночь. После этого дипломатические работники Ганы покинули Леопольдвиль. Касавубу направил в ООН «жалобу» на посольство Объединенной Арабской Республики. Бинза установила охрану вокруг посольства Гвинеи.

На другой день после ареста Лумумбы в Мвека, где он был схвачен, прибыли карательные отряды, Начались дознания: кто встречал премьер-министра, кто его приветствовал, кто оказывал помощь, и т. д. На площади производились расстрелы. Население бежало в леса. Целые большие округа были охвачены повстанческим движением. Военные действия происходили в Касаи и Катанге, где северная часть провинции никогда не контролировалась полностью администрацией Чомбе. Дороги Касаи заполнили беженцы — балуба десятками тысяч переходили в новые районы, где их вновь и вновь настигали каратели. Разгон центрального правительства вызвал новый сильный взрыв трибализма. Страна разделилась на несколько враждующих лагерей. Имя Лумумбы прочертило извилистые границы по просторам Конго; собирали силы его сторонники, на их подавление бросались противники премьер-министра.

Кроме замаскированных, у Патриса Лумумбы было вполне достаточно и открытых врагов, которые публично заявляли о том, что глава конголезского правительства «должен исчезнуть». Так говорил конголезец Мунонго, такового исхода жаждали видеть европейские поселенцы в Конго. «Я христианин, — выворачивал свою душонку один из них, — но, как это ни печально, я должен признать: необходимо, чтобы этот человек исчез». Газета «Вашингтон пост энд таймс геральд» позорно прославила себя высказыванием, достойным фашистского листка: «Освобождение Лумумбы создаст очевидный риск для западных держав». В статье «Практичные люди» газета «Нью-Йорк пост» писала: «Единственный реальный выход, — сказал тихий американец другим американцам в гостиной после обеда, — это убрать Лумумбу с дороги. Так мы покончим с проблемой».

Альбер Калонжи прислал телеграмму леопольдвильским властям и предложил, чтобы арестованный премьер-министр был доставлен в Баквангу, столицу «алмазной республики», где он полновластный хозяин и знает, как поступить с Лумумбой.

Но узник оставался в Тисвиле. Он сам поведал об условиях заключения: из тюрьмы Лумумбе удалось передать письмо на имя специального представителя ООН в Конго индийца Раджешвара Дайяла Он писал:

«Господин специальный представитель!

Я с удовлетворением отмечаю нанесенный 27 декабря прошлого года визит Красного Креста, который занялся моей судьбой, а также судьбой других парламентариев, которые находятся вместе со мной в тюрьме. Я рассказал о нечеловеческих условиях, в которых мы живем.

Вкратце наше положение таково: я нахожусь здесь вместе с семью другими парламентариями. Среди них председатель сената Окито, служащий сената и шофер. Таким образом, всего нас десять человек. Нас заперли в сырых камерах со 2 декабря 1960 года. Ни разу нам не позволили выйти. Обед, который нам приносят два раза в день, очень плохой. В течение трех-четырех дней я вообще ничего не ел, удовлетворяясь только бананом. Я поставил в известность об этом врача из Красного Креста, которого ко мне направили. Я сделал это в присутствии полковника из Тисвиля. Я потребовал, чтобы мне купили на мои деньги фруктов, так как та пища, которую мне здесь дают, плохая. И хотя врач дал на это разрешение, военные власти, охраняющие меня, отказали в этом. Они сказали, что исполняют приказ, полученный от главы государства. Врач из Тисвиля предписал мне небольшую прогулку каждый вечер, с тем чтобы я мог хотя бы ненадолго выходить из камеры. Но полковник и районный комиссар отказывают мне в этом. Одежда, которую я ношу, не стиралась в течение тридцати пяти дней. Мне запрещают носить обувь.