Патрик Мелроуз. Книга 2 - [2]

– Я сегодня посмотрел несколько квартир, и могу сказать, что дела наши плохи. Лондонский рынок недвижимости – это ад кромешный. Я склоняюсь к запасному варианту.

– А есть запасной вариант? Я забыла.

– Не менять жилье. Поделим кухню пополам, в кладовке будут храниться его игрушки, а кровать встанет на место холодильника.

– А швабры куда?

– Не знаю, куда-нибудь.

– А холодильник?

– В кладовку рядом со стиральной машиной.

– Не влезет.

– Откуда ты знаешь?

– Просто знаю, и все.

– Не суть… что-нибудь придумаем. Я пытаюсь рассуждать практично. С рождением ребенка многое меняется, знаешь ли. – Папа наклонился к маме поближе и прошептал: – В конце концов, мы всегда можем уехать в Шотландию.

Он научился быть практичным. Жена и сын тонут в луже смятения и чувств, и ему надо их спасти. Роберт чувствовал все, что чувствует он.

– Какие крошечные у него ручки, – сказал папа. – Он приподнял ладошку Роберта мизинцем и поцеловал. – Можно мне его подержать?

Мама протянула его папе:

– Обязательно поддерживай головку. Шея у него пока слабая.

Все занервничали.

– Так? – Папина рука поползла вдоль позвоночника и скользнула Роберту под голову.

Он постарался успокоиться: не хотелось расстраивать родителей.

– Вроде бы. Я и сама толком не знаю.

– Ох… Как это нам позволили завести ребенка без лицензии? В наше время даже собаку без лицензии не купишь; да что там собаку – телевизор! Может, позовем нянечку – пусть нас научит? Как бишь ее…

– Маргарет.

– Кстати, где Маргарет будет спать до нашего отъезда к маме?

– Говорит, диван ее вполне устроит.

– Да, но устроит ли она диван…

– Ну что ты такое говоришь? Она, между прочим, на «химической диете».

– Как любопытно! Няня прямо открывается мне новыми гранями.

– Она очень опытная.

– А мы – разве нет?

– Я про младенцев.

– Ах да, младенцы…

Отец потерся об него колючей щекой и чмокнул в ухо.

– Зато мы его обожаем, – сказала мама сквозь слезы. – Разве этого не достаточно?

– Быть обожаемым двумя недоделанными родителями в убогой квартирке? Слава богу, у него есть поддержка в лице двух бабушек: у одной вечный отпуск, а вторая так печется о планете, что не способна порадоваться рождению очередного вандала, который с малолетства примется транжирить ее драгоценные ресурсы. Дом моей матери уже настолько полон шаманских погремушек, всяких «тотемных животных» и «внутренних детей», что настоящий ребенок там не поместится.

– Все будет хорошо. Мы больше не дети, мы – родители.

– Нет, мы – и то и другое, в этом вся беда. Знаешь, что мне на днях сказала мама? На ребенка, рожденного в развитой стране, тратится в двести сорок раз больше ресурсов, чем на ребенка, рожденного в Бангладеш. Если б нам хватило самоотверженности усыновить двести тридцать девять бангладешских детей, она оказала бы нам куда более теплый прием, но этот новорожденный Гаргантюа, который забросает грязными подгузниками десятки свалок, а потом, желая поиграть в крестики-нолики с виртуальным приятелем из Дубровника, начнет клянчить компьютер, вычислительная сила которого позволит запустить ракету на Марс, не заслуживает ее одобрения. – Папа умолк. – Все нормально?

– Я счастлива как никогда. – Мама вытерла рукой мокрые щеки. – Просто чувствую себя такой пустой.

Она поднесла голову младенца к груди, и тот принялся сосать. В рот полилась тонкая струйка знакомых ощущений из прежнего дома: они с мамой вновь были вместе. Он чувствовал ее сердцебиение. Покой окутал его с ног до головы, как новая утроба. Может, здесь не так уж и плохо – просто сюда трудно попасть.

Вот все, что Роберт запомнил о первых днях своей жизни. Воспоминания вернулись к нему в прошлом месяце, когда у него родился младший брат. Вполне может быть, что разговор родителей он подслушал недавно, но их слова напомнили ему о времени, проведенном в роддоме, так что воспоминания в любом случае были достоверны и принадлежали ему.

Роберт был одержим собственным прошлым. Недавно ему исполнилось пять лет. Целых пять лет – он больше не малыш, как Томас. Младенческая пора его жизни заканчивалась, и среди поздравительных воплей и оваций, сопровождавших каждый его шаг навстречу совершеннолетию, слышался шепоток сожаления. Что-то случилось, когда он освоил речь. Старые воспоминания начали обваливаться, как оранжевые глыбы с утеса за его спиной, и падать во всепоглощающее море, которое лишь сверлило его пристальным взглядом, когда он пытался в него заглянуть. На смену младенчеству приходило детство. Роберту отчаянно хотелось вернуть прошлое, ведь иначе оно целиком достанется Томасу.

Роберт обогнал родителей с братом и Маргарет и теперь неуклюже пробирался по скалам к грохочущей гальке нижнего пляжа, держа в вытянутой руке ободранное пластиковое ведерко с прыгающими дельфинами на боку. Сверкающие камешки, которые обсыхали и тускнели, прежде чем он успевал похвастаться находкой, больше его не манили. Теперь он охотился за обкатанными морем мармеладными стеклышками, что прятались под черной и золотистой галькой на берегу. Даже обсохнув, они излучали какой-то мутноватый, пришибленный свет. Отец рассказывал, что стекло делают из песка, – выходит, эти стеклышки были уже на полпути туда, откуда пришли.