Патриархальный город - [24]

— Тогда другое дело… Понятно! Теперь я все поняла! — задумчиво произнесла Адина Бугуш, обволакивая его своим фосфоресцирующим взглядом.

— Вы согласны, сударыня, что я был прав?

— Признаю. Mea culpa…[11] Но расскажите все же, что делал Теофил Стериу? Что говорил Юрашку? Каков в дружеской обстановке Стаматян? Симпатичный человек? Я была однажды на его лекции. Он произвел на меня впечатление искусственности. Как будто слушал сам себя… Но, может быть, мне только показалось. Расскажите, пожалуйста. Я так любопытна! Так хочется услышать о ком-нибудь еще, кроме господина префекта Эмила Савы, и о чем-нибудь, кроме холма Кэлимана.

Адина Бугуш приготовилась слушать, ждала, подперев рукой подбородок, словно в театре.

Тудор Стоенеску-Стоян расправлялся со своими мнимыми приятелями безо всякой пощады, с бойкой изобретательностью, изумлявшей его самого.

— Стаматян в самом деле держится неестественно. Ему изменяет чувство меры! Однако, несмотря на этот недостаток, он преисполнен познаний и оригинальнейших мыслей. Напротив, Юрашку общие идеи совершенно недоступны. Таланта хоть отбавляй. Но до чего же с ним трудно и неловко! Любопытен, вспыльчив, хвастлив… Вчера я от него еле отвязался. Утомительный тип. Я ужасно от него устал. Тем более что целый день пробегал, прощаясь с приятелями, со знакомыми, с…

— Продолжайте, прошу вас… Я понимаю: «приятельницами»… — подсказала с заговорщической снисходительностью Адина Бугуш.

Тудор Стоенеску-Стоян с притворным возмущением отклонил это подозрение; поза скромника оставляла широкий простор фантазии, рисовала воображению картины бурной жизни, полной приключений и навязчивых поклонниц.

— О, что касается приятельниц!.. Не будем говорить об этом!.. В общем, я устал, изнервничался, мне хотелось почитать. Чтение действует на меня как успокоительное. А Юрашку — нет, нет и нет! Немедля двигаем в вагон-ресторан, накачиваемся пивом. Куда мне было деваться! Ладно! Пришлось подчиниться. Когда у тебя друзья вроде Юрашку, остается только смириться с их тиранией и потакать их капризам…

— Я бы не назвала это капризом! — На этот раз Адина Бугуш по долгу службы взялась защищать славную троицу. — Творческая личность имеет право на слабости. Тем более столь безобидные.

— Допустим! — великодушно пошел на уступку Тудор Стоенеску-Стоян. — Допустим, хотя по временам это так утомительно… Но я продолжаю. В ресторане между ними возник спор… Как всегда, стоит им сойтись всем вместе. Каждый тянет в свою сторону. Как в басне — лебедь, рак и щука. Каждому кажется, что раз он кричит громче всех, стало быть, он и прав. Уже и официанты на наш стол косятся. Просто неудобно.

— В таком обществе и неудобно? — укоризненно заметила Адина Бугуш.

Тудор Стоенеску-Стоян развел руками, как бы говоря: «Мнения бывают разные».

— Наконец они и сами поняли, что без посторонней помощи не договориться. Призвали меня в посредники. А поскольку по таким вопросам мне чужих мнений не занимать, я напрямик заявил Теофилу Стериу: «Дорогой папаша Стериу, ничего не могу поделать! Сожалею, но приходится признать, что правы они — этот глупец Юрашку и этот педант, наш почтенный друг Стаматян. Они правы! В этом произведении, которым я восхищаюсь и равного которому не знают ни соотечественники, ни современники, имеется все же один изъян. Женщина. Недостает, ох, недостает тебе понимания женской души…»

— А вот я так не думаю! — возмутилась Адина Бугуш. — Как вы можете такое говорить? Напротив, женщины Теофила Стериу навсегда запечатлеваются в памяти… Я сужу просто как читательница. И именно поэтому считаю, что мое мнение более весомо. Они запоминаются до мельчайших деталей. Я их вижу, понимаете. Вижу и их внешний облик, и их внутреннюю сущность. Они живут, я наблюдаю, как они двигаются, страдаю и радуюсь вместе с ними. Теофил Стериу непревзойден в искусстве наделять их жизнью. Он пишет своих героев с натуры. Сколько тайн! Сколько противоречий! Все то смутное, зыбкое, таинственное, что есть в душе женщины…

Тудор Стоенеску-Стоян, закурив сигарету, глядел на Адину Бугуш с веселым любопытством.

Войдя в роль, созданную его безудержным воображением, он и впрямь казался себе опытным экспертом в вопросах женской психологии, который теперь, сидя в плетеном кресле, снисходительно выслушивает наивный лепет непосвященной. Изысканным жестом он лениво стряхивал пепел. Поднимал брови и улыбался с видом превосходства. О присутствии ее мужа он забыл.

Когда Адина Бугуш умолкла, Тудор Стоенеску-Стоян вынес скептическое заключение:

— Превосходно… Узнаю общее мнение читателей, глас большинства… Все было бы так, если бы эти героини, в которых, вам кажется, вы узнаете себя, не были бы величайшей условностью, результатом искусственной классификации. Теофил Стериу во всем своем творчестве проявил себя как тончайший, я бы сказал, гениальный наблюдатель, но в отношении неуловимого слабого пола потерпел неудачу. Тут его наблюдательность и интуиция дали осечку. В этой сфере он уже не в состоянии ничего понимать. Не способен ничего чувствовать. Я говорил ему об этом: «Дорогой папаша Теофил, каждый раз, как ты в своих романах касаешься женской души, мне вспоминается случай с одним норвежцем, рассказанный Гезом де Бальзаком в тысяча шестьсот тридцатом году… Ты его, конечно, не знаешь. Так я тебе расскажу. Запиши. Может, пригодится… Так вот, этот норвежец впервые оказался в стране с умеренным климатом. И на каждом шагу ему попадались удивительные вещи… Увидев розовый куст, он не осмелился к нему подойти и удивлялся, что бывают на свете растения, на которых вместо цветов распускаются огни…»