Он пришел сюда взглянуть в последний раз на этот сад. Увидеть стол под ореховым деревом, где сидел однажды в послеполуденный час под летним небом, затянутым тонкими, словно льняное полотно, облаками. Куда давал себе слово вернуться через много лет и, положив сигарету на край пепельницы и бросив взгляд на вершину Кэлимана, поросшую дубами и платанами, поведать своим первым и лучшим друзьям в этом усыновившем его патриархальном городе о метаниях и паденьях своей души — пока он не преодолел их, пока не одолел самого себя. Теперь этому уже не суждено сбыться, равно как и надежде на то, что Кэлиманов холм увидит когда-нибудь молодую поросль дубов и платанов.
И он тоже ускорил шаг. И его тоже что-то ожидало.
Точнее, кто-то.
Подруга, которую выбрал для него господин Эмил Сава, — дальняя родственница госпожи Ортансы Сава; правнучка богатого выскочки Лаке Урсуляка, народившего за десять лет пять дочерей. Помолвка должна была состояться через две недели. Он ждал этого с тем же равнодушием, с каким прикоснулся, целуя, к ее мягким губам. Вся его подлинная сущность, добрая или плохая, однако способная чувствовать укоры совести и принимать ответственные решения, окончательно оставила его. Осталась там, за столом под ореховым деревом, в тот послеполуденный час под летним небом, затянутым тонкими, словно льняное полотно, облаками, — осталась, чтобы распасться, раствориться и улетучиться навсегда.
Он вступил на порог, и на пороге его встретила будущая подруга всей его жизни. Не вздрогнув, прикоснулся он губами к ее лбу.
На лбу у невесты еще со вчерашнего дня краснел прыщик; сегодня вскочил еще один, на подбородке. У нее были бесцветные глаза с редкими ресницами и, конечно, без всяких темных кругов, захватывающих половину узкого лица. Ничего от роковой головы Медузы, ничего — от гибкости Черной пантеры.
Она превосходно пекла слоеные пироги с яблоками и не знала соперниц в изготовлении куличей. Таким образом, Тудор Стоенеску-Стоян мог быть уверен, что через несколько лет обзаведется брюшком (лысина у него уже проклюнулась), что будет у него дом, возможно, с автомобилем у крыльца, и, во всяком случае, пакет акций акционерного общества «Voevoda, Rumanian Company for the Development of the Mining Industry, Limited».
— Что это? — спросил Стоян. Сердце его словно сжали железные пальцы.
— Сюрприз, Тео!.. Я нашла это на чердаке, среди старой рухляди… Подарок бабушки… Его привезли из Вены к маминой свадьбе. Во всем городе есть еще только один такой экземпляр, принадлежавший когда-то матери господина Александру Бугуша. Их и купили одновременно.
Это было зеркало с тремя створками. Второе зеркало с тремя створками, точь-в-точь как то, с которым Тудор Стоенеску-Стоян слишком хорошо познакомился в первые недели после того, как явился сюда начать вторую, новую жизнь.
Тео подошел, чтобы рассмотреть его. Но это зеркало сохранилось гораздо хуже, пролежав столько времени в сырости, среди старого хлама. Позеленевшее, съеденное временем серебро покоробилось, стекло затуманилось.
И Тудор Стоенеску-Стоян, приблизившись, увидал в этих трех створках, в мире заплесневелых призраков, три своих подобия, слившиеся воедино: великан, карлик и обычный человек. У всех троих было безобразное лицо, изъеденное таинственной болезнью: проказой, гнойниками и язвами, — болезнью, которую наклика́ли проклятия древних часословов. Болезнью, которой до конца дней поразил его плоть и кровь патриархальный город.
Перевод Ю. Мартемьянова.