Патриархальный город - [159]

«Так зашла речь о тебе, Ади! Она сожалела о тебе, и я поняла, что она до сих пор еще обожает тебя. Хотела бы взять себе в помощницы кого-нибудь из бывших учениц, чтобы передать ей ключи и половину ответственности за руководством пансионом. Я со смеху фыркнула Экки прямо в ее длинный и острый нос! Разве можно себе представить, как ты заведуешь пансионом «Розенэкк», водишь на прогулку три десятка бешеных собачонок, свезенных изо всех углов планеты! Как видишь, Экки одряхлела на 99,99 процентов. Заглянула я и в нашу комнату. В ней, Ади, ничего не изменилось. Тот же вид из окна на Леман, с Эвианом в глубине. А вместо нас — две новые жертвы Экки. Одна канадка и одна норвежка. Я уже определила, на кого они похожи! Канадка теперь вместо меня. Сумасбродка с копной волос на голове, одержимая, из тех, что ломают по три расчески в неделю, никогда не находят второй туфли, не способны вовремя прийти к столу, да еще в запальчивости берутся утверждать, что всему виной пансионские часы — вечно они бьют по-разному. И, наконец, главное: читает она все то же, что и бывшая Грациелла Ляйтцелар! Уверена, что и покуривает тайком. Наверное, и ей Экки колотит кулаком в дверь. Другая, норвежка, — воздушна и меланхолична… Она занимает твое место. Пока я была в пансионе, обе не отходили от меня ни на шаг, хотели узнать, какова была наша тогдашняя жизнь; я попросила Экки уступить их мне на полдня, прокатила в автомобиле до Монтрё, чуть не опрокинула в Леман, потому что вожу я, сама понимаешь, как сумасшедшая. Наконец, я совратила их окончательно. Сводила в «Попугай», где мы протанцевали допоздна. Когда я позвонила у дверей, чтобы вручить их Экки, бывшая наша директриса чуть не вцепилась в меня когтями. Но я ей сделала ручкой и пропала в ночи, словно демон зла, кем я была и осталась».

Письмо упало на колени Адины. Она подняла глаза, и взгляд ее натолкнулся на шероховатую стену Кэлимана.

Как всегда в это время дня, она поспешила к Скарлату Бугушу, искателю приключений, избороздившему весь свет, все моря, океаны и континенты. Столкнулась с накрашенной женщиной и с Бижуликэ, который лаял визгливо и задиристо.

Скарлат Бугуш уже снова ходил, в отличие от прошлого года, когда он передвигался «дыбком», как ребенок, держась за стены и спинки стульев. Он поливал огород, обирал с яблонь гусениц, сам вскапывал грядки под рассаду. Но в памяти его образовались глубокие провалы. Когда он смотрел на картонный глобус с голубыми пятнами океанов, кофейными мазками гор, зелеными саваннами и желтыми пятнами песчаных пустынь, они ничего не говорили ему. Он ничего не мог вспомнить, разве что очень туманно.

— Мне пришло письмо от подруги из Сан-Сальвадора… Помнишь, дядюшка? Из Сан-Сальвадора, где ты пробыл полгода, потому что у тебя не было денег, чтобы купить билет на пароход… Припоминаешь? И ты пошел пешком из Гондураса, от Тегусигальпы… Затем направился в Манагуа, в Сан-Хосе, а из Панамы поплыл матросом через Тихий океан в Новую Зеландию, на Сандвичевы острова…

Скарлата Бугуша, казалось, весьма удивил такой маршрут.

— Я был на Сандвичевых островах? Вот уже не знал, что существуют какие-то острова из сэндвичей… Неплохо там, должно быть, живется… Пища — прямо под ногами… А какие сэндвичи? С икрой или с ветчиной?

Адина пыталась обнаружить в глазах старика хоть проблеск иронии, хитрецы.

Но в глазах — ни малейшего проблеска. Пустота.

Скарлат Бугуш искренне напрягал память, пытаясь представить себе Сандвичевы острова, и соображал, бывают ли острова из ветчины или икры.

— На Сан-Сальвадоре… — повторила Адина.

Старик сделал знак, чтоб она дала ему сказать.

— Да, да! Сан-Сальвадор. Я охотился там на белых медведей. Жуткий холод на Сан-Сальвадоре… Я там себе палец отморозил. Вот этот…

— Ты ошибся, дядюшка. Как ты мог охотиться на белых медведей в Сан-Сальвадоре, в тропиках, у самого экватора? Палец ты отморозил на Камчатке…

Скарлат Бугуш недоверчиво посмотрел на обрубок пальца.

— Камчатка? Не знаю никакой Камчатки…

Решимость Адины Бугуш укрепилась окончательно. В этом городе, отгороженном глинистой стеною ото всего мира, у нее больше не было никого, ни единого человека, который мог бы понять ее душу, ее стремления.

— Дядюшка! — потянулась она к нему, подставляя для поцелуя лоб. — Мы, верно, не увидимся больше. Я, кажется, нашла себе дело: буду помогать владелице пансиона в Швейцарии, где я сама когда-то училась. Я уезжаю далеко и больше не вернусь никогда!..

— Все возвращаются… — заверил ее старик.

И остался один, стряхивая землю со своих обмороженных и изуродованных пулями пальцев. Он глядел ей вслед, пока она не пропала из виду. И не мог понять, как, куда и зачем могут уезжать люди.

Он покачал головой.

Да, каких только дел не бывает на свете, чудных и непонятных!..

И принялся разминать пальцами землю, готовя ямки для рассады.

На улице Адина Бугуш ускорила шаг. Она могла бы успеть к вечернему поезду. Санди вернется домой только завтра. Тем лучше! Это избавит их обоих от муки расставания, от объяснений, которые не могут ничего объяснить. Когда она входила в калитку своего дома, ей поклонился с другой стороны улицы Тудор Стоенеску-Стоян. Она отвернулась. Ей хотелось бы, чтобы последним человеком, встреченным ею здесь, оказался кто-нибудь другой. Тудор Стоенеску-Стоян уже не почувствовал колющей боли в сердце. Для него тоже все было кончено.