Патриарх - [8]

- Ну и что такого, если она была замужем? - крикнул он.

- Женщина, не способная решиться, - невозмутимо продолжала она, - уйти из мира, прежде чем познала мужчину, может вообще не уходить из мира.

Старый Майкл стал почти пунцовым от гнева.

- Опять наперекор? - заорал он. - Я же сказал:

чтоб ни слова о святой Рите в моем присутствии!

- Конечно... - начала она, но, поймав взглядом кулак, который я показывал ей из-за спины Патриарха, осеклась, замялась и, пробурчав: Извините. Мне больше нечего сказать, - вышла из комнаты.

На реке началось весеннее половодье и бушевал мартовский ветер, когда она снова прислала за мной, сообщив, что старик совсем плох. По ее опухшим глазам я увидел, что она плакала. Она просидела возле него всю ночь, и хотя к утру ему стало лучше, врач сказал, что он вряд ли дотянет до следующего дня.

Войдя в комнату, я сразу отметил, как сильно он сдал. Только в глазах светилась жизнь, всем остальным уже владела смерть. А за окном, свистя и гремя по шиферным и железным крышам, надвигалась великолепная весенняя гроза, и облака - эти "сизые замки", - предвестники дождя, плыли высоко в небе, на долгие минуты накрывая мглою то одну улицу, то другую и наводя тень на белый блестящий циферблат на Шендоне. Огромное лиловое облако висело над противоположным берегом реки; приближался вечер.

Голос у него звучал еле слышно, "из-за астмы", сказал он, - ему было трудно из-за нее дышать. А меня он позвал, чтобы поговорить о деньгах. Ведь я возьму это на себя? Половину своих небольших сбережений он оставил на общее Дело, другую - Эллен.

- Этой злыдне, - с трудом проговорил он, задыхаясь. - Ты еще увидишь, что она такое, еще увидишь! Все бранит да лает несчастную миссис Бродерик, а все потому, что боится, как бы я не завещал бедняжке свои деньги.

- Эллен добрая, благочестивая женщина, - сказал - Не надо ее трогать.

- Добрая! - он поцокал языком, словно в знак сожаления о моем недомыслии. - Добрая? Я тут уж совсем богу душу отдавал прошлой ночью, так, думаешь, помолилась она святой Рите? Помолилась? Святой Рите, покровителыгаце самых трудных дел? Помолилась? Нет, ни за что! Негодование переполняло его. - Злыдня этакая!

Всю ночь молилась! Ты не поверишь, Дермоид! Постой, я тебе шепотом скажу: она сама творит себе святых.

Все было так странно! Вот она - смерть! Вот он - герой моих мальчишеских лет! А на меня изливается поток старческой ненависти к экономке. Странно, думал я, до чего же смерть старается лишить человека его человеческого достоинства.

Снизу до меня донеслись вздохи Блесны.

- Господи! Господи! Господи! - причитала она, пытаясь затворить за собой дверь в лавку. - Ну и ветрище!

Рвет на клочки!

Она поднялась вместе с Эллен. Темнело, сгущались вечерние сумерки. Старик просил не зажигать лампу, и Блесна, чиркнув спичкой, поднесла ее к стоявшей на комоде свече.

- Ну и ветрище, - сказала она. - Прямо с ног валит.

Хорошо вам, Майкл Келленен, лежите себе в теплой, уютной постельке и не надо вам, как мне, мотаться по такой погоде.

- Где же вы были? - спросил он еле слышно.

- Где была? Побираться ходила, что мне еще остается? - она засмеялась своим пронзительным, надтреснутым смехом. - Побираться ходила. Бриди должна принять конфирмацию, если желаете знать, значит, требуют с меня для нее платье. А где, по-вашему, я возьму деньги на это платье? Я и пошла к отцу Дюэну. Так и так, говорю, учительница велела купить Бриди новое платье для конфирмации, а где мне, господи помоги, взять денег на новое платье? Ну, он сразу руку в карман и сколько, вы думаете, он дал мне, голубчик? Ну, сколько, вы думаете?

- Не знаю, - прошептал Майкл.

- Полкроны он дал мне. Ну как, по-вашему, могу я купить платье за полкроны? Так я встала, голубчик, и так начистоту ему и сказала. "Больше тебе от меня ничего не будет, старая попрошайка", - заявляет он. "Ах вы так, святой отец, - говорю я, - ну раз вы так, я вас беспокоить не стану, - говорю, - а пойду прямехонько к пастору Болтону и посмотрю, не даст ли он столько, сколько мне нужно". - Она снова засмеялась. - И пошла себе прочь, голубчик, пошла прочь, а отец Дюэн - за мной, я бежать, и он бежать. "Вернись!" - кричит. Так и гнался за мной по Шендон-стрит. Смех и грех, смех и грех, господи!

Еще громче зашумел ветер, захлопал что есть силы ставнями. Пошел сильный дождь. Заплясало пламя свечи, а старая лиса затеяла яростный спор с Эллен о вере.

- Монашки? Монашки! - доносился до меня ее вопль. - Вот уж кто загоняет человека до смерти за полкроны.

- Дермонд, - тихо позвал старик; я подошел и сел возле него.

- Сегодняшний вечер, - сказал он, - вызывает в моей памяти время, когда я был мальчишкой. Ты говоришь, река разлилась?

- Разлилась.

- Вот-вот. Мне тогда было то ли шесть, то ли семь.

Нас выселили из домишки в Данманвее. Ты меня слышишь?

- Да, да.

- Пришлось тащиться в город, чтобы снять комнатенку на нас троих: бабушку, мать и меня. Чудно, никогда мне это не вспоминалось - вот только нынче. В Данманвее с нами жил старик. Но он сюда не пошел. Все бродил вокруг остатков нашего дома, после того как его развалили солдаты. Четыре месяца. Пока не настали холода.