Патология лжи - [13]

Шрифт
Интервал

Я встаю. Я беру его сжатый кулак в свои руки и раскрываю, точно дорогой подарок. Личная телефонная карточка Пи-Джея, он одолжил ее мне, еще когда я была стажером, и я усердно ею пользовалась три последующих года; вспыхнув серебром, как свежепойманная рыбка, она падает на пол. Броди вклинивается между нами. Поднимает карточку.

– Вот козел. – Я смотрю на книгу. – Это была моя закладка.

3

Это был один из тех посткоитальных моментов, когда тишина становится просто невыносимой; минуту назад Пи-Джей сказал мне, что получил ответ из «Алгонкина». Мы валялись на неразобранной постели в моей квартире. Я была голая и пьяная, я лежала рядом с теплой, твердой стеной его тела, словно разделяющей нас.

Он говорил, не глядя на меня.

– Так вышло, – сказал он.

Я подкатилась к нему. Уткнулась подбородком в его плечо.

– Не делай этого со мной, Пи-Джей. Я никогда тебя не прощу, если ты лжешь.

– А если я говорю правду?

– Это невозможно, – ответила я, но почувствовала, как моя кожа покрывается мурашками: я уже поняла, что он не лжет.

– Что ты будешь делать?

– А ты как думаешь, что я буду делать, Глория? – Он поворачивается ко мне лицом.

– Мы заключили сделку. – Я натягиваю на себя простыню и все равно мерзну. Я сажусь. Прислонившись к спинке кровати, замотавшись в одеяло до подбородка.

– У нас ведь было соглашение, Пи-Джей.

– Но на определенных условиях.

– Я не собираюсь торчать в «Портфолио» в качестве гребаного редактора раздела «Еда» из-за каких-то хреновых условий. Лишь потому, что ты недостаточно хорош для «Алгонкина», это не значит…

– Значит, Глория. – Пи-Джей протягивает мне руку. Я отталкиваю ее. Я поджимаю ноги к подбородку, прячу лицо в коленях.

– Не трогай меня, мать твою!

– Я согласился сделать тебя редактором «Портфолио» только в том случае, если получу работу в «Алгонкине». Никто не заставлял тебя сидеть у нас эти два года…

– Ты сказал, что тебя берут. Ты солгал мне. – Я толкаю его пяткой в бок. – Ты – лживое дерьмо, и я не собираюсь этого терпеть.

– Глория, мы говорили о должности главного редактора в «Алгонкине». Об этом назначении мечтал каждый редактор в стране с того момента, как Уилл О'Шонесси заявил о своей отставке. Мои шансы были примерно такими же, как твои – получить Пулитцеровскую премию. Ты же знаешь, не было никаких гарантий.

– Я верила в тебя, Пи-Джей. – Я вздыхаю, потом беру с ночного столика стакан с бурбоном и медленно кручу его в руках. Выплескиваю содержимое на тело Пи-Джея.

– Если ты неспособен получить работу в «Алгонкине», почему ты думаешь, что достаточно хорош для «Портфолио»? Или для меня?

Это не тот вопрос, на который он готов был ответить, поэтому мы просто снова трахнулись, на этот раз я – сверху. Но теперь все было не так, как раньше. Секс был нашим тайным сговором, нашим секретным оружием, наша страсть была эгоистичной, она возникала от пересечения двух людей, бесконечно влюбленных лишь в себя. А теперь это ушло, наши отношения потеряли смысл. Его пенис бессмысленно скользил во мне, перестав отзываться на мое тело, то, что объединяло нас, пришло к горькому концу, остался лишь редакторский инстинкт.

– Ты понимаешь, что больше так не может продолжаться, – высказываюсь я, скатывая презерватив с его члена и швыряя ему в лицо.

– Я заставлю тебя заплатить по счету.

Разумеется, я не стала вдаваться в детали. Я рассматриваю и взвешиваю различные варианты, как любой хороший редактор. На следующее утро отправляюсь в медицинскую библиотеку Сан-Францисской горбольницы. Меня всегда привлекала токсикология.

Я твердо верю в первоисточники по двум причинам: точность и самобытность. Некоторые преступники, планируя убийство, пытаются найти нужную информацию в фильмах. Такие люди только все опошляют и позорят тех, кого собираются убить, а кроме того, убийц всегда ловят. Чего ради сценаристу беспокоиться и подсчитывать, сколько хлороформа нужно для усыпления персонажа? Разве сценарий станет хуже, если сценарист не разбирается в химии? Людям не важна точность в деталях, достаточно лишь правдоподобия. А правдоподобие и точность – не одно и то же.

Не следует забывать и об оригинальности. Публика слабо разбирается в токсикологии, но неплохо – в Альфреде Хичкоке. Кому захочется отравлять кого-то, как показали по телевизору? Плагиат вульгарен и унизителен. Убийство, как и редактура журнала, – акт творческий. Оно должно иметь свой почерк.

Разумеется, медицинские учебники очень объемны, и поиски могут быть продуктивными лишь в том случае, если ты понимаешь смысл текста. Подумайте о клятве Гиппократа: главное – не причинить вред. Эти книги – о том, как диагностировать и лечить передозировку, а не как ее спровоцировать. Авторы учебников осторожны в своих суждениях, если заявляют, что 1 мг барбитурата на кг веса – смертельная доза, то лучше увеличить дозу в пять-десять раз. Медицина – не точная наука. Тонкость в том, чтобы найти препарат с оптимальным балансом между назначенной и смертельной дозой.

Возьмем, к примеру, средства, блокирующие нервно-мышечную деятельность: в основном они используются при анестезии во время хирургических операций, для достижения мышечной релаксации и контроля над сокращениями мышц. Прелесть в том, что в больших дозах блокирующие средства вызывают паралич дыхательных путей и нарушение кровообращения. Если правильно рассчитать дозу, все эти грязные процессы умирания займут считаные минуты. Векурониум-бромид – самое эффективное средство из доступных на сегодняшний день, его необходимая доза для полного паралича дыхательных путей – всего лишь 0,8 мг на кг. А если ваш объект не может дышать, он умирает; удушье сделает все за вас.


Еще от автора Джонатон Китс
Химеры Хемингуэя

В недрах университетской библиотеки в твои руки нечаянно попала исчезнувшая без следа рукопись первого романа Эрнеста Хемингуэя. Как ты поступишь? Если ты прилежная студентка — опубликуешь ее и всю жизнь посвятишь кропотливому анализу, прячась в тени литературного гения. Но ты, не настолько амбициозна — и ты присвоишь манускрипт, опубликовав его под своим именем, сожжешь оригинал, оставив на память последнюю страницу, и станешь величайшей писательницей современности, любимым персонажем снобистской критики и желтой прессы, воплощением сказочного успеха.


Рекомендуем почитать
Плановый апокалипсис

В небольшом городке на севере России цепочка из незначительных, вроде бы, событий приводит к планетарной катастрофе. От авторов бестселлера "Красный бубен".


Похвала сладострастию

Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».


Брошенная лодка

«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…


Я уйду с рассветом

Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.


Три персонажа в поисках любви и бессмертия

Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с  риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.