Патологическое сомнение. Мыслю, следовательно страдаю - [20]

Направлять человека через его ответы на стратегически ориентированные вопросы к раскрытию функционирования расстройства и того, как его собственные неуспешные попытки бороться с ним подпитывают расстройство, вызывает немедленную реакцию отвержения к методам, считавшимися прежде действенными. Принципиально важно, чтобы человек пришел к этим заключениям посредством процесса, изоморфного процессу его патологии: с помощью вопросов, которые создают ответы, в данном случае терапевтических.

Используется та же логика, которая структурирует расстройство, задавая направление на его исчезновение. В случае, если я позиционную себя экспертом, который успокаивающе отвечает на сомнения пациента, я все равно буду использовать ту же логику, что и логика расстройства, но вместо того, чтобы переориентировать его на саморазрушение, я усилю его структурирование и в конечном итоге подпитаю само расстройство.

Патологические сомнения противопоставляются терапевтическим сомнениям. Например, если человек встаёт перед дилеммой: «Как я могу быть уверен, что я не педофил?» ему задается вопрос: «Возможно ли прийти к окончательно обнадеживающему ответу на эту дилемму или невозможно прийти к такому безоговорочному утверждению?»

Как может быть ясно специалисту по логике, терапевтический вопрос не ориентирует человека на поиск выхода, который следует логическому направлению его вопроса, но переориентирует его на оценку правильности вопроса с точки зрения реальной возможности ответа. Возвращаясь к демону неразрешимых суждений классической формальной логики, если дилемма, которую я задаю себе, принадлежит этой типологии, логически правильный ответ невозможен. Следовательно, следуя указаниям Канта, этот вопрос нужно ставить под сомнение, а не отвечать на него.

Самый обычный ответ на подобный стратегически ориентированный вопрос: «Я считаю, что нет ответа полностью обнадеживающего и который будет актуален всегда». На этом этапе следующий вопрос будет: «Но, если у вас есть сомнения, на которые невозможно дать точный и окончательный ответ, но вы все же будете пытаться искать его, вы в итоге успокоитесь или будете терзаться еще больше?»

Очевидно, что этот вопрос ориентирует ответ, таким образом, что человек может ответить только «уду терзаться еще больше». И, отвечая таким образом, он начнет не только понимать неразрешимую логическую дилемму, на которую он хотел бы найти ответ, но и почувствует, насколько контрпродуктивно и опасно продолжать его извращенную умственную игру. Он также начнет понимать, что выход из страдания представлен не поиском ответов, а сомнением в правильности своих вопросов.

Лингвистический анализ показывает, как этот диалогический прием переводит внимание с семантики на прагматику коммуникации, поскольку вместо того, чтобы оставаться на логическом уровне приписываемого смысла, он ориентирует анализ на структуру высказывания, которая определяет его эффекты.

Этот тип логической операции предикатов ^[15] открывает возможность уйти от динамики дилеммы без решений и патологических сомнений. С терапевтической точки зрения этот маневр представляет собой реструктурирование способа восприятия сомнения, так, что вместо обсуждения значений изменяют рамку, в которую заключены эти значения. Изменяя таким способом логическую структуру предиката, полностью меняются и эффекты приписываемого смысла. Более того, как учат нас логики, когда мы сталкиваемся с предположениями, на которые нет точного ответа, разница заключается в принимаемой точке зрения. Таким образом, в нашем случае терапевтическое сомнение, относящееся к правильности структуры патологического сомнения, используется для того, чтобы последнее разрушило само себя, благодаря тому факту, что точка зрения, с которой пациента побуждают рассматривать дилемму, устраняет основы, на которых она держалась.

Поэтому, при наличии патологического сомнения, терапия заключается в устранении того, что его питает, а именно попыток дать ответ на неразрешимом логическом уровне, чтобы перейти к другому типу логики, который разрушит сомнение. Эта операция не так проста, как может показаться чисто формальному анализу: пациенту, страдающему этой патологией недостаточно объяснения, каким бы детальным оно ни было!

Как неоднократно объяснялось в других наших работах, в рамках терапевтического процесса нужно стремиться к изменению восприятий и ощущений, которые питают патологические реакции. Для этого недостаточно понять, как работает проблема, необходимо сделать так, чтобы человек испытал новые переживания, которые способны изменить его эмоции по отношению к тому, что он считает проблемным. Фактически, только благодаря этому типу эмоционально – корректирующих переживаний, согласно понятию, введенному Францем Александром (1946), люди могут осуществлять реальные терапевтические изменения.

В нашем случае, благодаря рациональной виртуозности, которая разрушает патологические механизмы, основанные на том, что мы определили как «извращение разума», человека приводят к необходимости выполнять предписания, которые ему будут даны. Во время терапевтического диалога необходимо сначала демонтировать логическую структуру проблемы и поддерживающий ее порочный круг, демонстрируя и давая пациенту почувствовать, что он может выйти из него, следуя предписанию анализировать сомнения новым методом. Следовательно, от диалогической фазы переходят к предписывающей фазе, которая требует от человека, страдающего патологическим сомнением, настойчивости и усердия в постоянном применении на практике логики, альтернативной той, которая питает его расстройство.