Патологическое сомнение. Мыслю, следовательно страдаю - [19]

Мать, которая искала определённости, уехала с еще более глубокой неуверенностью и сомнениями, но в одном она была уверена, что без регулярных занятий спортом Лука не сможет расти наилучшим образом, он все равно должен заниматься спортом. Мальчик пытался сопротивляться этому навязыванию, но мать не сдалась, а отцу тоже понравилась идея, что у сына будет страстное увлечение спортом.

Бедный Лука, таким образом, оказался в положении, когда ему пришлось принять то, что он не выбирал, и, более того, испытывать к этому страсть. Для знатоков парадокса это типично: «Ты должен это делать, потому что я тебя заставляю, и тебе это должно нравиться!» В результате мы не можем не испытывать отвращения к тому, что обязательно должно нам нравиться.

Однако этим пытки для Луки не ограничились: родители, не зная, какое спортивное занятие лучше всего, потребовали, чтобы их сын сам выбрал. Как бы говоря: «Выбери сам наказание, которое тебе больше нравится».

Лука начал заниматься футболом, но вскоре почувствовал, что тренер и товарищи по команде отвергли его и он остался в стороне, потому что он играл не очень хорошо. Его мать, видя, что он в кризисе, посоветовала ему сменить вид спорта и перейти на плавание, начать базовые курсы, затем изучить стили и, наконец, специализироваться на тех, которые ему больше подходят. Но, к её сожалению, Лука не любил воду и поэтому отказался заниматься плаванием. Она настаивала, но сын настаивал еще больше, пока мать не была вынуждена уступить. Итак, Лука начал заниматься баскетболом: наконец, казалось, что все идет правильно, потому что мальчик, казалось, согласился не только на регулярные тренировки, но и, похоже, получал удовольствие.

Однако семейную безмятежность вскоре затмили облака успеваемости в школе: учителя вызвали родителей, так как у сына были плохие оценки, и поэтому было бы хорошо не отвлекать его внеклассными занятиями, требующими слишком больших усилий. Они предложили ему приостановить свои занятия спортом, чтобы наверстать упущенное в школе. Сын восстал против этого решения, агрессивно напав на мать как словесно, так и физически. Мать, находящаяся в глубоком кризисе, снова обратилась за советом, на этот раз к психологу, который не мог не подчеркнуть, что ее вина в том, что она заставила своего сына, ранее безмятежного, сделать что-то против его воли, поместив его в невыносимое и патогенное состояние.

Таким образом, мать получила искомую уверенность: уверенность в том, что она все сделала неправильно, и в том, что она под влиянием своих сомнений и тревог стала создателем катастрофы, которую она могла теперь только наблюдать со стороны (история продолжается в главе «Заключительная часть терапии»).

Терапевтическое сомнение

Перед безысходными сомнениями и попытками решений, которые приводят к дальнейшим осложнениям, терапевтическое вмешательство может заключаться только в разрыве порочного круга между невозможными вопросами и неразрешимыми ответами. И снова гиппократовская идея «подобное лечится подобным» представляет собой метод разработки действительно эффективных терапевтических решений; необходимо войти в логику патологической системы и подорвать ее функционирование с помощью ее же принципов. Для этого мы должны быть осторожны, чтобы не попасть в ловушку желания предложить ответы на сомнения и дилеммы, которые предлагают пациенты, поскольку, таким образом мы, наоборот, можем стать неотъемлемой частью патологической рекурсивной системы.

Следовательно, первая фундаментальная терапевтическая позиция будет заключаться в том, чтобы не давать человеку успокаивающих объяснений, определенных диагнозов или каких-либо указаний, которые пациент мог бы неправильно использовать в качестве ответа на свои сомнения, считая это более надежным, поскольку оно предложено экспертом. Фактически риск в этом случае заключается в создании механизма делегирования ответственности за каждое решение психотерапевту. Если терапевт совершит эту ошибку, его будут постоянно мучить, даже за пределами терапевтического пространства, отчаянные просьбы пациента дать ответы на самые разрозненные сомнения. Таким образом, терапевт не только не помогает ему выбраться из умственной ловушки, но и становится его сообщником.

Этот первый пункт должен озадачить рьяных психотерапевтов и психиатров, готовых предлагать пациентам псевдонаучные объяснения: это могло бы заставить их почувствовать себя влиятельными в своей роли, но сделало бы их жертвами настоящего преследования вопросами, на которые нужно будет ответить, и вскоре привело бы к неспособности разрешить сомнения, терзающие пациента.

Прежде всего, необходимо противопоставить просьбе пациента дать обнадёживающие ответы серию хорошо продуманных вопросов, чтобы человек столкнулся с динамикой, которая подпитывает расстройство, а не с содержанием своих сомнений, раскрывая форму и механизмы, которые порождают патологическое сомнение вместо того, чтобы заглушать его на семантическом уровне. На практике это означает способность помочь пациенту открыть, как работает его проблема вместо того, чтобы удовлетворять его просьбы о немедленном успокоении. Для этого необходимо разрушить тенденцию задавать себе вопросы и необходимость давать на них ответы. Сам по себе этот маневр дает начало реструктурированию дисфункциональных способов, которые человек применяет в попытке уменьшить свой дискомфорт. Более того, если вопросы терапевта могут направить ответы на понимание контрпродуктивного эффекта поиска ответов на неразрешимые дилеммы, это работает как своего рода «немедленное просветление», которое позволяет человеку почувствовать, насколько опасно упорствовать в этом направлении: таким образом создается терапевтический страх, который противопоставляется патологическому страху.