Пастыри ночи - [87]

— Вот что я тебе скажу, папаша: мой дом они подожгут только после того, как убьют меня. Но прежде я постараюсь уложить одного из них. Быть беде, папаша, если они сюда заявятся…

Бешеный Петух знал, что негр слов на ветер не бросает. Он выслушал других обитателей холма и понял: они тоже готовы защищать свое добро, только не знают как. Большинство склонялось к тому, чтобы отправиться в редакцию «Газеты до Салвадор» и попросить у Галуба помощи. Курчавый, впрочем, пошел дальше: почему бы им не повидать того депутата, что так бурно протестовал против первого нападения полиции? Можно выбрать делегацию. Если они заручатся поддержкой журналистов, депутатов, муниципальных советников, полиция отступит. Больше они ничего не могли придумать. У Жезуино, однако, были другие планы. Пусть посылают делегацию, он не против, пусть обращаются к журналисту и депутату, быть может, им и удастся пресечь произвол полиции. Но он, Жезуино, сомневается в успехе. Они не должны зависеть от других, от доброй воли политиков и репортеров. Или они сами за себя постоят, или их в конце концов выгонят отсюда. Что им делать? Сейчас он скажет. Жезуино озорно улыбался, непокорные седые волосы падали ему на глаза, казалось, для него снова пришла незабываемая пора детских игр, недаром с тех времен у него остался шрам от камня, брошенного противником. Он отправился на поиски Миро, старшего сына Фило, предводителя уличных мальчишек.

Делегация, в состав которой вошла Фило с кучей своих детишек, побывала в редакциях некоторых газет и в муниципальном совете, где их принял и выслушал депутат Рамос да Кунья. Затем в сопровождении депутата и муниципального советника Лисио Сантоса делегация явилась к начальнику полиции. К этому времени она несколько уменьшилась, так как, услышав, что предстоит посетить Центральное полицейское управление, многие, в том числе и Капрал Мартин, вышли из делегации, поскольку участие в ней становилось рискованным. Остались главным образом женщины да еще Курчавый. Сеньор Альбукерке принял их в своем кабинете стоя. Пожал руки депутату и муниципальному советнику, сухо кивнул остальным. Беззубая дона Фило улыбалась, заняв со своей детворой место в первом ряду.

Депутат Рамос да Кунья в высокопарных выражениях сообщил о тревоге жителей холма в связи со слухами о готовящемся на них нападении. Он не желает сейчас обсуждать юридические права обитателей Мата-Гато, не желает также вдаваться в сложную проблему кто прав — они или командор Перес. Не это привело его к уважаемому сеньору Альбукерке. Его привел долг человечности, заповедь Христа помогать друг другу. Он пришел во главе этой делегации, чтобы призвать начальника полиции оставить бедняков в покое, призвать и его выполнить наставление великого учителя. Сеньор Рамос да Кунья кончил дрожащим голосом и вытянул вверх руку с поднятым пальцем, будто говорил с трибуны. Дона Фило захлопала в ладоши, другие женщины горячо поддержали ее.

— Тише… Если не будете вести себя как следует, всех удалим… — пригрозил им один из агентов.

Сеньор Альбукерке выпятил грудь, откашлялся и с не менее торжественным видом заговорил. Однако он не обладал таким мягким, поставленным голосом, как депутат и, волнуясь, то и дело срывался на крик.

— Если я и согласился принять делегацию от этих смутьянов, незаконно захвативших чужие земли, то сделал это, уважаемый сеньор депутат, исключительно из почтения к вам как к лидеру оппозиции. Иначе эти люди вошли бы сюда только под конвоем.

Потом он принялся пространно и горячо доказывать незаконность захвата холма. Может быть, сеньор депутат все же сочтет нужным обсудить эту сторону вопроса, единственно важную? Альбукерке знал, что депутат не станет ввязываться в спор с ним, незаурядным юристом, особенно когда дело касается этих преступников, завладевших чужой собственностью, почти все из которых имели приводы в полицию. Если бы эти подонки, опасные элементы оказались в тюрьме, общество от этого только выиграло бы. А прогнать их с Мата-Гато обязан каждый, кто занимает пост начальника полиции.

Но поскольку депутат воззвал к его совести христианина, он согласен дать захватчикам отсрочку на сорок восемь часов. В течение этого времени они должны покинуть холм, им предоставляется возможность унести свои вещи, их не станут арестовывать и судить. Задержаны и отданы под суд будут лишь те, кого полицейские найдут на холме, куда по истечении срока они непременно поднимутся, чтобы сжечь лачуги.

Театральным жестом он показал на большие стенные часы: было 15 часов 43 минуты. Значит, в пятницу, точно в 15 часов 43 минуты, ни минутой раньше, ни минутой позже, полиция поднимется на холм. Все, кто там окажется, будут задержаны и ответят перед судом. Во имя великодушия он нарушил свой долг, но сделал это из уважения к достопочтенному лидеру оппозиции, а также из христианского милосердия к ближнему.

На этом беседу ему хотелось бы кончить, так как его ждут журналисты. Но муниципальный советник Лисио Сантос, возможно намеренно обойденный начальником полиции в его пространной речи, на свой страх и риск взял слово: пришлось его выслушать. Этот господин, избранный с помощью Отавио Лимы на выручку от «жого до бишо», славился своей беспринципностью и был замешан во многие грязные делишки. По выражению Жако Галуба, он был «весьма симпатичным человеком, хорошим приятелем, хотя и не следовало оставлять поблизости от него кошелек или хотя бы бумажку в пять мильрейсов». Его странная речь, лишенная логики и смысла, лилась водопадом: