Пастырь Вселенной - [58]

— Ну, рассказывай, — ласково, как маленького, подбодрил Володю старик.

— Грешен в убийстве, — опустошенно отозвался Володя, словно вытягивая из своего сердца что-то тягостное, чуждое, темное, свившее, как змей, себе там гнездо. Володя увидел, как растерянно поник батюшка, услышав страшное, черное слово. Владимир, когда ехал, не хотел говорить, кого он убил — убийство оно убийство и есть, думал он. Однако теперь ему так захотелось поддержать, порадовать даже, что ли, батюшку, что он торопливо добавил:

— Анданорца убил…

Батюшка так и просиял от его слов, однако заулыбался одними лишь глазами, оставив губы бесстрастными.

— Это хорошо, — сказал священник и после секундной паузы уточнил: — Хорошо, что анданорца. Этот грех с радостью отпущу, молодец, что пришел. Еще если такое случится — приходи, отмолим.

Дальше Володя молчал, священник же явно ждал продолжения исповеди. И, слыша Володино молчание, решил помочь немного:

— Ну, а как поститься, получается?

Володя вдруг вспомнил, что сейчас Великий пост. Нет, не то чтоб он забыл о нем, но как-то не думалось о его актуальности сейчас. Вспомнил Володя и о тушенке, принесенной Зубцовым как плата за убийство, и смущенно сказал:

— Нет, в этот раз как-то нет…

— А вот это плохо, — назидательно откликнулся батюшка. — Вот с этого дня чтобы постился, никакого мяса. Это не у одного тебя так выходит, — уточнил он, — но ты лучше голодненьким посиди, если тебе вдруг мясо перепадет, ну, там, на рынке выменяй на что-нибудь постное. И молитвы не забрасывай — небось и не молишься тоже?

Володя со стыдом понял, что действительно молится сейчас совсем уж кратко, а часто так и вовсе забывает, то утренние пропустит, то вечерние, а то и за весь день ни разу не помолится.

— Мало молюсь, — согласился Владимир со стыдом.

— Вот, молись больше, — с любовью, влагой светящейся в глазах, сказал священник. — Вычитывай по молитвослову, как положено, утренние и вечерние, договорились?

— Договорились, — серьезно отозвался Володя. Помолчали.

— Понимаешь, — сказал напоследок батюшка, накрывая голову Володи черной материей, название которой всякий раз забывалось Владимиром, — это сейчас самое главное и есть. На кого же нам сейчас уповать, как не на Него? Если мы Его не забудем, так и Господь не оставит убогих своих до конца. А если мы — особенно же такие, как ты, — тут Володе показалось, что в голосе батюшки пробилось уважение, если не восхищение даже в его адрес, — Его забудем, вот тогда действительно дело плохо. А так — что нам? Орду пережили, коммунистов пережили. И эту напасть, Бог даст, преодолеем.

Старичок прочел над склоненным Володей разрешительную молитву, Володя поцеловал руку священника и положил на поднос маленький — стакан, не больше — полиэтиленовый пакетик с рисом. Священник тут же взял его и сунул куда-то под рясу. И, явно повеселев, сказал, расцеловавшись с Володей троекратно, по-православному:

— Ну а анданорца если еще убьешь — милости просим. Такой грех всегда рад отпустить. А вот с постом, пожалуйста, построже — хорошо? — И батюшка серьезно, с мольбой даже взглянул на Владимира своим взглядом, из тех, что не забываются.

— Хорошо, — сказал Владимир, кивнув. И вышел из храма.

В тот день, вернувшись домой, Володя почувствовал, что очень верно сделал, исповедавшись в убийстве. Прежде всего он ощутил, что нож и кувалда, раньше будто разговаривавшие с ним мысленно и чуть ли не звавшие его на новые «подвиги», теперь молчали, как это вообще-то и полагалось предметам неодушевленным. Да и автобусная остановка, мимо которой Володя вновь прошел по дороге домой, уже не была для него столь актуальной, как раньше.

Глава 16 ОБНАЖЕНИЕ ЛЕИ

Теперь же Володя стоял на кухне и готовил кашу с целой банкой тушенки для своей пленницы и старался не думать. О том, чем завершатся их странные отношения; о том, что Владимир будет делать, когда у них кончится — а она скоро кончится, это уже яснее ясного — вся еда. О том, что Лея, безусловно, привлекательна для него как женщина и скорее всего понимает это. У Володи с Леей было что-то вроде негласного уговора — оба молчали о войне и в особенности о том, какая судьба ожидает Лею в будущем. Владимир приготовил кашу и, вывалив рядом на сковородку тушенку, отнес нехитрое, но раскошное, по меркам оккупационного времени, блюдо своей заложнице. Володе самому хотелось бы внести побольше определенности в их странные отношения, но он просто терялся.

К примеру, Лея рассказала ему сегодня утром, как она всерьез решила, что Владимир начал ее пытать, когда он намеревался напоить ее кофе. Оказывается, на Анданоре не пьют напитков горячее, чем кровь. От фразы этой, сказанной походя, между делом, веяло жутковатой чуждостью родной планеты Леи, и у Владимира не возникло желания развивать эту тему. Когда же он попытался угостить-таки ее кофейком, девушка, расспросив Володю, что это такое, наотрез сказала, что наркотиков не употребляет, и посмотрела на Владимира так укоризненно, как если бы он был шприцевым наркоманом и предложил ей ширнуться героином. Вообще Лея была существом загадочным; Володя все еще не видел ее тела, но лицо ее выглядело как раз таким, каким Владимир, как ему теперь казалось, всегда представлял лицо своей будущей жены. Вообще, по совести говоря, Володя втайне надеялся, что их увлекательные дискуссии обо всем перерастут когда-нибудь в нечто большее, но ему самому было бы очень неловко форсировать развитие отношений. Тем более что Лея была до сих пор связана по рукам и ногам не только в переносном смысле; и хотя статус ее оставался по сей день двусмысленно неопределенным, она все-таки была не рабыней или наложницей, а скорее военнопленной. «Хотя какая она военнопленная?» — думал Владимир, ставя приготовленную еду в морозилку, чтобы охладить до приемлемой для загадочной анданорианки температуры. И уж что-что, а пытки пленницы уж никак не входили в планы Владимира.