Пастырь добрый - [29]

— Тем отличаюсь, Кранц, что мои враги — и твои тоже, как и любого в этом городе, во всей Германии и на всем белом свете, потому как что ты, что я — все мы для них так, мясо. Хочешь кое-что по секрету? Если б не такие, как я, ты сейчас, может, на какой-нибудь шахте втыкал, на добыче камней для скучающего малефика, и это в лучшем случае. Я свою нынешнюю жизнь не выбирал, однако же оправдываться за нее не намерен. Перед законом, на который ты так напираешь, я чист: магистратские от меня десять лет назад ни одного имени не услышали. И до сих пор я рта не раскрыл, хотя кое о чем кое-что знаю.

— И решил, что тебя тут за это обнимать кинутся?

— Угомонись, Кранц, — тихо попросил хозяин подвальчика, и парень умолк тотчас же, захлопнув рот послушно, словно ребенок. — Потрендел — и будет. Ты что-то больно много воли сегодня взял… Ну, пускай оно так, — обратясь уже к гостю, кивнул Бюшель со вздохом. — Но тут-то ты чего забыл, Бекер? Если тебе и впрямь приперло отмазать Финка, здесь тебе ничем не помогут. Знаем не больше твоего, а то и, я так мыслю, меньше. За что замели — и то так, слухами да толками. Девицу он какую-то, говорят, прирезал, молоденькую, и оприходовал ее на полную. Так с чего ты взял, что он тут не при делах? Все может быть, он вчера нажрался до синих чертей…

— Девочку, — поправил Курт, отвернувшись от насупленного Кранца. — Одиннадцати лет. Изнасилована раза четыре, после чего изрезана вдоль и поперек и почти выпотрошена. Неужто только я уверен, что Финк такого бы не сделал?

— Мамочки! — шепотом пискнула какая-то девица за столиком у двери, приподнявшись и тут же усевшись обратно; Бюшель нахмурился.

— Да, это уж что-то для Финка слишком. По морде залепить мог бы, да и попользоваться, разрешения не спросив, но вот так вот… А все же — что ты здесь найти думаешь? Говорю же — никто тут ничего не знает, сам видишь.

— Да ты даже не дослушал, — укоризненно возразил Курт. — Вся штука в том, что если и могу я где-то найти для него оправдание — то только здесь. И свидетелей у меня, кроме вас, никаких нет.

— Вот это слово мне что-то не нравится, — вновь вмешался Кранц, однако уже более миролюбиво, хотя и по-прежнему настороженно. — «Свидетель» — это когда надо идти к вам, там отвечать на ваши вопросы, а потом меня же в соседнюю камеру?

— Если бы дело вел магистрат, вас бы и слушать не стали, не то что звать куда-то, чтоб пообщаться, — отозвался Курт, кивком пригласив все еще стоящего посреди комнаты собеседника присесть напротив. Поколебавшись, тот медленно приблизился и примостился подальше от него, на самом краешке трехногого трухлявого табурета. — У Друденхауса свои правила, весьма удобные. Никому и никуда идти не надо, хватит того, что я услышу здесь, а в отчете потом напишу «из заслуживающих доверия источников стало известно, что…»; и все.

— Здорово, — хмыкнул кто-то от дальней стены. — А откуда твое начальство узнает, что ты им мозги не крутишь?

Итак, разговор постепенно переходит во вторую фазу, отметил Курт про себя, улыбаясь любопытствующему посетителю «Кревинкеля» почти приятельски:

— Мое начальство — инквизиторы, помнишь? Узнают.

Чуть слышимый, все еще неуверенный смешок, прокатившийся по маленькому темному зальчику, был хорошим знаком, и он продолжил в том же тоне, стараясь не упустить на миг возникшее полудоверие:

— Главное в том, что магистрату я потом ничего объяснять не обязан: тайна следствия Конгрегации, и — выкуси. Как доказал и что нашел — мое дело.

— Хорошо пристроился, — разомкнул, наконец, губы Шерц. — Прям весь в малине.

— Завидно? Давай к нам. Сделаем из тебя пыточный инструмент, будем подсаживать в камеры к малефикам; через час любой запросится на признание. Шерц, мать твою, я вонь твоих портков отсюда чую!

От немудрености и тупости произнесенной шутки стало тошнотворно самому, и, слушая уже откровенный смех, Курт едва не перекривился, припоминая, как когда-то сам покатывался над подобными же безыскусными плодами местного юмора. «Cor dolet, quum scio ut nunc sum atque ut fui»[26]… Но как же до омерзения легко вспоминается все это…

— Если б не твоя побрякушка, Бекер… — с невнятной угрозой отозвался тот, не договорив, однако, и уставясь в сторону.

— Да хорош заливать, — с добродушной насмешкой осадил его кто-то, — ты, разве, пузом можешь задавить, а этих, я слышал, учат от десятка вояк враз отбиваться. Правда это?

— Правда, — не дрогнув лицом, соврал Курт, покривив душой лишь самую малость — «отбиваться» учили от пятерых, много — шестерых, ибо, вопреки распространенному мнению, большего количества бойцов в круг подле одного человека попросту не вместится. Кроме того, учили не отбиваться, а бить, однако на этом он тоже внимания заострять не стал.

— Вот где настоящие мужчины, — проворковала дева с недостачей зубов, и одарить ее ответной улыбкой стоило таких усилий, что от напряжения едва не свело челюсть.

— Руки прочь, — настойчиво порекомендовала девица от двери, выглядящая, к удивлению, несколько свежее и имеющая в наличии все прелести, включая полный набор зубов, поразительно чистых. — У тебя вечер забит по самые уши. Майстер инквизитор, допросите меня наедине?