Пастырь добрый - [161]

— Не вижу, — отозвался Бруно хрипло, встряхнув головой, попытался встать и осел на колени снова, кривясь и задыхаясь. — Не могу…

— Надо, — упрямо возразил Курт и, упершись здоровой рукой, поднялся на ноги, ощущая, как в глазах рябит от боли; два шага до брошенного оружия он преодолел, шатаясь, и упал опять, разбрызгивая коленями хлопья утопленного в грязи мертвого пепла, укрывающего площадь густым темным ковром.

Бернхарда он увидел на пороге церкви — чародей стоял неподвижно, и лицо его, ошеломленное, удивленное, как и лица сгинувших в небытии обитателей мертвой деревни, было хорошо различимо отсюда; глаза, уже не зияющие черными провалами, растерянно смотрели на двух людей у колодца, и серые призрачные щупальца, свивавшиеся за его спиною прежде, исчезли без следа. Когда Курт поднял с земли арбалет, тот вздрогнул, отшатнувшись, и бегом бросился вглубь церкви.

— Видел? — повысив голос, чтобы перекрыть плеск бьющего вокруг ливня, спросил он, снова толкнув подопечного в бок, и тот кивнул, зло поджав губы.

— Похоже, — отметил Бруно с нехорошей улыбкой, — наш проповедник остался в гордом одиночестве. Каковое положение мы сейчас, думаю, быстро исправим. Как полагаешь, ему не скучно там одному, в пустой церкви?

— Если в пустой, — осадил его Курт; попытавшись согнуть локоть, зашипел, встряхнув головой, и отложил арбалет на колени. — Зараза…

Бруно нахмурился, придвинувшись ближе и придирчиво глядя на то, как он ощупывает сустав.

— Сломана? — спросил подопечный опасливо; Курт мотнул головой:

— Вывих. Надо вправить.

— На меня не смотри, — настороженно возразил помощник, и он устало отозвался, кивнув на распахнутые двери церкви:

— Может, его попросить?.. Здесь нечего уметь, возьмись и дерни. Не дай Бог, там в одном из темных углов сидит и дожидается своего часа какая-нибудь адская псина, и напарник с поврежденной рукой — не самый лучший способ прикрыть спину. Кстати сказать, советую поспешить, ибо неведомо, чем он там сейчас занят. Не знаю, как тебе, а мне не хочется оставлять его без присмотра надолго и, что бы это ни было, стоило бы его занятие прервать как можно скорее. Давай, Бруно, не нуди, время уходит.

— Как, смотрите-ка, расхрабрился теперь, — буркнул подопечный, осторожно взявшись за его запястье, и, упершись в плечо ладонью, с хрустом рванул на себя.

Курт отпрянул, взвыв сквозь зубы и зажмурясь, пережидая, пока растворятся в воздухе огненные круги перед глазами; тот разжал пальцы, отодвинувшись и глядя на него с испугом.

— Я ведь говорил… — начал Бруно; он ударил кулаком в землю, прижав правую руку к груди, баюкая, как младенца, и хрипло выдавил:

— Эскулап хренов… чуть в другую сторону не своротил…

— Попроси теперь о чем-нибудь, — предупредил помощник, поднимаясь, и, подав ему ладонь, помог встать, — пальцем не шелохну. Все равно благодарности от тебя не дождешься.

— Спасибо, — едко отозвался Курт, покривившись; подобрав арбалет, помедлил мгновение, глядя в землю, и повторил уже серьезно: — Спасибо. Один — я бы наверняка сорвался сегодня.

— Обнимемся? — предложил Бруно с надеждой; он усмехнулся, перехватив приклад поудобнее, все еще морщась от остатков затихающей боли, и развернулся к церкви.

— Так вот, стало быть, чего ты добивался; а с виду и не скажешь… Двигай-ка порезвей. Что-то там как-то по-нехорошему тихо.

К распахнутым дверям они приближались осторожно, медленно, стараясь снаружи разглядеть, что творится в полутемном нутре за рядами деревянных скамей. Чародея они увидели с порога — тот сидел на полу, съежившись, забившись в самый дальний угол у ризницы, и, обняв себя за плечи, раскачивался взад-вперед, словно плачущий ребенок, не глядя на приближающихся к нему людей. Курт подступал осторожно, понимая, что больше рядом никого нет, но все равно косясь по сторонам и не опуская оружия; у неподвижного тела отца Юргена он приостановился, наклонившись и коснувшись пальцами безжизненной жилки на шее. Сморщенное тело старика уже похолодело; мертвая кожа стала цвета воска, но ни одного пятна серой плоти или даже просто ожога он не увидел.

— Deus, Deus meus, quare dereliquisti me!.. — вырвалось едва слышно из дрожащих губ чародея; Бернхард поднял голову, но на приблизившихся к нему людей не смотрел. — Ne abscondas faciem tuam a me, ne declines in furore tuo a servo tuo auxilium meum fuisti, ne derelinquas me, et ne dimittas me, Deus, salvator meus![188]

— Да заглохнешь ты сегодня или нет! — ожесточенно прошипел Курт и, даже не пытаясь сдержаться, засветил скорчившемуся на каменном полу чародею затрещину; тот втиснул голову в колени, прикрывшись руками, и лишь повысил голос.

— Ausculta deprecationem meam quoniam infirmatus sum nimis libera me a persecutoribus quoniam confortati sunt super me![189] — едва не плача, выкрикнул Бернхард, и подопечный злорадно ощерился.

— Вот тут ты прав, — отметил он и коротко ударил кулаком в лицо; костяшки попали в скулу, и Бруно затряс кистью, с отвращением глядя на подвывающего человека в пыльных священнических одеждах. — Вот козел юродивый; отмазался. Душу отвел, но больше у меня на это рука не поднимется.