Пастушья корона - [14]

— Затыкни пастю, Вулли, — велел он. — Тут дело карговское.

Явор Заядло вышел вперёд и встал перед Тиффани, шаркая ногами и вертя в руках свой шлем из кроличьего черепа.

— Эт’ всекарга, — объяснил он. — Джинни заслала меня по-за тобой…

Все птицы дневные, все летучие мыши и совы, охотящиеся в ночи, знали Тиффани Болен и держались подальше от неё, когда она спешила. Метла вспарывала воздух, направляясь прямиком в Ланкр. Лететь от Меловых холмов до маленького горного королевства было долго, а в голове Тиффани клубился густой серый туман, словно в мире не осталось ничего, кроме горя. Она ловила себя на том, что пытается повернуть время вспять, но даже самой лучшей ведьме это не под силу. Она старалась ни о чём не думать, но старайся не старайся, мысли продолжают течь сами по себе. Тиффани была ведьмой, а ведьмы знают цену дурным предчувствиям, даже если надеются, что всё обойдётся.

Уже смеркалось, когда она мягко опустилась возле домика матушки и сразу узнала округлый силуэт нянюшки Ягг у двери. В руке старой ведьмы была большая кружка, на лице застыло мрачное выражение.

Кошечка Эй тут же спрыгнула с метлы и побежала к домику, Фигли последовали за ней. Кошечка припустила чуть быстрее, так, как это умеют только кошки, не теряя достоинства и притворяясь, будто это ей просто захотелось побежать резвее, а маленькие рыжие человечки, растворившиеся в тенях дома, тут вовсе ни при чём.

— Привет, Тифф. Молодец, что прилетела, — сказала нянюшка Ягг.

— Она умерла, да? — спросила Тиффани.

— Да, — кивнула нянюшка. — Эсме не стало. Прошлой ночью, во сне, судя по всему.

— Я знала, — проговорила Тиффани. — Её кошка пришла, чтобы сказать мне. А кельда прислала Явора…

Нянюшка посмотрела ей прямо в глаза:

— Правильно, что ты не плачешь, милая. Оставим слёзы на потом. Ты ведь знаешь матушку, она терпеть не могла всякой суеты и криков, а слёз и подавно. Сначала надо дело сделать. Поможешь мне? Она там, наверху, — ох уж эти лестницы…

Тиффани посмотрела и увидела под лестницей ивовую корзину, сплетённую матушкой Ветровоск. Корзина была сделана в точности по росту матушки. За вычетом шляпы, конечно.

Нянюшка вздохнула:

— Да уж, Эсме — она такая. Сама, всё сама…

Домик матушки, казалось, весь состоял из скрипов, можно было даже изобразить мелодию, заставляя скрипеть разные его части. Под многоголосый хор досок Тиффани вслед за нянюшкой Ягг стала подниматься наверх. Нянюшка пыхтела и отдувалась, карабкаясь по извивающейся змеёй лестнице, — она всегда говорила, что эту лестницу без штопора не одолеть. Наконец они очутились наверху, в спальне, у смертного ложа, маленького и скорбного.

Кровать почти что детская, подумалось Тиффани. На постели лежала матушка Ветровоск, и казалось, что она просто спит, хотя лежала она так, словно покойник в гробу. А подле хозяйки устроилась кошка Эй.

А потом Тиффани заметила на сундуке у кровати давно знакомую им картонку, и надежда зазвенела в её сердце, будто гонг.

— Нянюшка, а может, матушка, просто отправилась Заимствовать? Может, тело её здесь, а сама она… где-то ещё? — Она посмотрела на маленькую белую кошку и добавила: — Эй, вот в ком она может быть!

Матушка мастерски умела Заимствовать — погружаться в разумы других существ, летать и бегать вместе с ними, смотреть их глазами, слышать их ушами[14]. В этом с ней никто не мог сравниться. Заимствование — опасное волшебство, неопытная ведьма легко может забыть себя, слишком глубоко погрузившись в чужой разум, и уже никогда не вернуться. И конечно, пока ведьма странствует вдали от своего тела, кто-то может неправильно понять её отсутствие…

Нянюшка молча взяла в руки картонку, лежавшую на сундуке. Они с Тиффани прочли:

Нянюшка перевернула картонку — посмотреть, нет ли чего на другой стороне, а Тиффани тем временем присела на корточки, чтобы пощупать пульс на матушкином запястье. И хотя всё её ведьмовское чутьё утверждало, что матушки больше нет, маленькая девочка в глубине души Тиффани отчаянно надеялась уловить хотя бы легчайшее биение жизни.

Однако на обратной стороне картонки обнаружились неровно написанные слова, которые вплели последний прут в ивовую корзину под лестницей:

— Уже не «наверное», — тихонько сказала Тиффани. А потом до неё дошёл смысл того, о чём говорилось в записке дальше, и в голове будто бомба взорвалась. — Что?! Что значит «оставляю всё Тиффани»? — Она поймала взгляд нянюшки и осеклась. Дыхание перехватило.

— Да, — сказала нянюшка. — Почерк матушкин, это точно. По мне, так оно неплохо. Тебе переходит домик и земля вокруг, травы, пчёлы и всё остальное. Ах да, она всегда обещала оставить мне розовый кувшин и тазик для умывания. — Она посмотрела на Тиффани и спросила: — Ты не против, надеюсь?

«Против? — пронеслось в голове Тиффани. — Нянюшка спрашивает у меня, не против ли я?» Потом в голову ей пришла, нет, скорее ввалилась с грохотом следующая мысль: «Два удела? То есть мне теперь не обязательно будет жить у родителей… Но ведь придётся постоянно мотаться туда-сюда…» И наконец самое главное обрушилось на неё, словно удар молнии: «Да как я вообще могу пойти по стопам матушки Ветровоск?! Она же совершенно… она была совершенно… непреемственной! Никто не может стать её преемником, вот!»