Пастушка и дворянин - [23]

Шрифт
Интервал

Жена его уходу рада —
Ей только этого и надо:
Так хочется, чтоб менестрели
Еще хоть что-нибудь ей спели!
И что же? Дама ларь открыла
И в изумлении застыла:
Все трое, лежа взаперти,
Задохлись, господи прости!
Ее испуг представьте сами:
Как быть, что делать с мертвецами?..
Она к дверям — кричит, зовет,
Быть может, кто-нибудь придет?
Прохожий парень слышит зов —
И даме он служить готов.
— Послушай, — та ему, — дружок!
Дай перво-наперво зарок
О том вовеки не болтать,
Что б ни пришлось тебе узнать.
А за услугу небольшую,
Которой у тебя прошу я,
Я сразу тридцать ливров дам. —
И парень рад таким речам.
— Все сделаю, — сказал он, — ладно! —
(До денег жаден был изрядно,
К тому же глуп). Он зря не ждал
И вмиг по лестнице взбежал.
  Вот дама ящик открывает.
— Дружок, не бойся! — восклицает. —
Урода в реку бросить надо,
Тебя за труд твой ждет награда. —
И молодец за труд берется:
Он запихал в мешок уродца,
Взвалил мешок себе на спину
И стал спускаться с ним в долину.
К реке с поклажею примчавшись
И на высокий мост поднявшись,
Он горбуна швырнул в поток
И, дело сделав, со всех ног
Помчался за наградой в дом.
А дама между тем с трудом
Уже из ящика другого
Урода извлекла, второго,
И, у стены поставив тело,
У входа отдохнуть присела.
Вбегает парень налегке:
— Ну вот — уродец ваш в реке!
Теперь пожалуйте за труд. —
А та ему: — Ах, низкий плут!
Смеешься, что ли, — говорит, —
Горбун ведь снова здесь торчит!
Он, стало быть, не брошен в воду,
Обратно ты принес урода?
Вот, погляди-ка! — Что за дьявол!
Уже в воде горбун ваш плавал…
В толк не возьму я — как же так
Припер опять сюда мертвяк?!
Дивлюсь таким я чудесам,
Но, будь он хоть Антихрист сам,
Не поздоровится ему! —
Тут подошел он к горбуну,
Тотчас его в мешок всадил
И ношу на плечи взвалил.
Опять к реке спешит упрямо.
Меж тем, одна оставшись, дама
Урода третьего берет,
Близ очага его кладет
И парня ждать идет ко входу.
  Вниз головою, прямо в воду,
Тот с маху горбуна бросает.
— Ишь непутевый, — восклицает, —
Не вздумай снова приходить! —
А сам обратно во всю прыть —
У дамы требует награды.
Она не спорит: — Очень рада,
Что наградить тебя могу, —
И с ним подходит к очагу
(Не знает будто бы она,
Что там увидят горбуна).
— О, посмотрите, что за чудо!
Как он попал сюда? Откуда?
Гляди-ка, здесь горбун лежит! —
И парень ошалел: глядит —
И впрямь горбун там у огня…
— Пусть черти упекут меня,
Кто видывал шута такого!
Неужто мне придется снова
Урода на себе таскать?
Топлю его, а он опять
Сюда, как назло, прибегает! —
И он в мешок его сажает,
Аж взмок бедняга от досады,
От ярости и от надсады.
Взваливши ношу, разозлен,
Спускается по склону он —
И из мешка тотчас же, с ходу,
Выбрасывает тело в воду.
— Пошел ко всем чертям, наглец!
Измаял ты меня вконец,
Мне шутки эти надоели,
Вот привязался, в самом деле!
Ты, видно, мастер колдовать,
Но колдовством меня не взять:
Коль приплетешься вновь за мной,
Тебя клюкой иль кочергой
Так по хребту хвачу я, брат,
Что только кости затрещат! —
Уставши попусту ругаться,
Стал парень к дому подниматься;
Уже пройдя ступеней ряд,
Он увидал, взглянув назад,
Что вслед ему горбун шагает.
У парня сердце замирает,
И, наваждением смущен,
Перекрестился трижды он,
Молитву про себя бормочет…
— Вот бешеный-то! Снова хочет
Меня догнать, — он говорит, —
Как резво он за мной бежит!
Ох и наскучило же мне
Таскать урода на спине!
Покончу я сейчас же, право,
С твоей дурацкою забавой
За мной гоняться по пятам! —
И, быстро подбежав к дверям,
Он пест, висевший над дверями,
Схватил обеими руками.
Уж рядом с ним горбун-сеньор.
— Э, братец мой, ты больно скор!
Затеял дело ты чудное.
Клянусь я Девой Пресвятою,
Последний час тебе пришел!
За дурня, что ль, меня ты счел?! —
Тут, тяжкий пест держа в руках,
Урода по башке он — трах! —
Ударил, сколько было сил,
И разом череп раскроил.
Сеньор на землю мертвым лег.
Засунув мертвеца в мешок
И затянув мешок веревкой,
Чтоб было с ним спускаться ловко,
Парнишка снова вниз идет.
Миг — и в реке уже урод:
Чтобы горбун вернее сгинул,
Он так в мешке его и кинул.
— Эй ты, ведьмак! Ступай ко дну! —
Кричит в сердцах он горбуну. —
Ты думал, нет тебе изводу?
Так похлебай, паскуда, воду!
И к даме он бежит скорей,
Награды требует у ней:
Мол, выполнено порученье.
С ним дама не вступает в пренье
И тридцать ливров, все сполна,
Вручает молодцу она.
Хотя цена была немалой,
Но дама все ж не прогадала,
Другое тут пошло житье!
Был день удачным для нее:
Смерть ненавистному уроду
Принес тот день, а ей — свободу,
И счастлива теперь она,
Отделавшись от горбуна.
  Дюран вам скажет в заключенье:
Нет человека, без сомненья,
Чтоб жадности к деньгам не знал.
И Бог еще не создавал,
Признаться честно мы должны,
Красот и благ такой цены,
Чтоб их за деньги не купили.
Уроду не они ль добыли
Жену, что столь была прекрасна?
Так будь же проклят тот несчастный,
Кто первый деньги изобрел,
Источник бед людских и зол.

О БЕДНОМ ТОРГОВЦЕ

  Клерк молодой, кому под стать
Стишки занятные слагать,
За сказку новую берется.
Коль вам послушать доведется,
Жалеть не станете о том.
Порой забудешь обо всем,
Внимая складному рассказу:
Спор шумный утихает сразу,
Спадают все заботы с плеч,
Лишь мерная польется речь.
  Богатый землями сеньор
В расправах был суров и скор —
За воровство лихому люду

Еще от автора Фольклор
Полное собрание баллад о Робин Гуде

Сорок баллад о Робин Гуде в классических и новых переводах с иллюстрациями Максима Кантора.В формате pdf A4 сохранен издательский дизайн.


Армянские легенды

Армянские легенды восходят к древнейшим мифам человечества. Свое происхождение армяне возводят к одному из внуков Ноя, а древнегреческие историки подтверждают, что фессалийский воин Арменос был участником похода аргонавтов. Так, от простого к сложному, от мифа к сказке и снова к мифу формируется эта книга армянских легенд. Древнейшие библейские, античные и христианские мифы легли в основу целого пласта легенд и сказаний, которые предстанут перед читателем в этой удивительной книге. В ней связаны воедино историко-познавательные и поэтико-фантастические данные.


Армянские притчи

Притчей принято называть некий специфический короткий назидательный рассказ, который в иносказательной форме, заключает в себе нравственное поучение. Как жанр притча восходит к библейским временам, она стала древнейшим учебником человеческой морали и одновременно морально нравственным «решебником» общечеловеческих проблем. Книга армянских притч вобрала в себя сконцентрированную мудрость народа, которая свет специфического мировоззрения горцев пропустила сквозь призму христианства. Такова притча о «Царе, племяннике и наибе», оканчивающаяся вполне библейской моралью.


Непечатный фольклор

Представленные в этой книге стихи, считалки, дразнилки, поддевки, подколы, скороговорки, пословицы и частушки хорошо знакомы очень многим жителям России. Хотя их не печатали в книгах и журналах, они присутствовали, жили в самом языке, будучи важными элементом отечественной культуры. Непечатный фольклор, так же как и печатный, помогает в общении, в обучении, в выражении мыслей и эмоций. В зависимости от ситуации, люди используют то печатный, то непечатный фольклор, то одновременно элементы обоих. Непечатный фольклор, как и печатный, живет своей жизнью – меняется, развивается: что-то уходит из языка, а что-то наоборот в него приходит.


Армянские басни

Выдающийся советский историк и кавказовед Иосиф Абгарович Орбели (1887-1968) писал: Невозможно правильно воспринять оптимизм и вечное стремление к самоутверждению, присущее армянскому народу, не зная истоков этого мировоззрения, которое сопровождало армян во все времена их истории, помогало бороться против превратностей судьбы, упорно ковать свое счастье. Поэтому книга армянские басни станет настольной у каждого, желающего прикоснуться, приобщиться к истокам армянской национальной культуры. Армянские басни очаровали И.


Армянские предания

Часть преданий, помещенных в этой электронной книге, связана с историей христианства в Армении – первой стране, принявшей эту религию как государственную. Это предание неразрывно связано с именем и деяниями вполне исторического лица, царя Тиридата (Трдат III Великий), который из фанатически преданного язычеству деспота, поддавшись воздействию примера кротости, незлобивости и слову святого Григория и святых дев Рипсиме и Гаянэ, стал истинным христианином и законодательно ввел в стране христианство (в 301 г.


Рекомендуем почитать
В дороге

Джек Керуак дал голос целому поколению в литературе, за свою короткую жизнь успел написать около 20 книг прозы и поэзии и стать самым известным и противоречивым автором своего времени. Одни клеймили его как ниспровергателя устоев, другие считали классиком современной культуры, но по его книгам учились писать все битники и хипстеры – писать не что знаешь, а что видишь, свято веря, что мир сам раскроет свою природу. Именно роман «В дороге» принес Керуаку всемирную славу и стал классикой американской литературы.


Немного солнца в холодной воде

Один из лучших психологических романов Франсуазы Саган. Его основные темы – любовь, самопожертвование, эгоизм – характерны для творчества писательницы в целом.Героиня романа Натали жертвует всем ради любви, но способен ли ее избранник оценить этот порыв?.. Ведь влюбленные живут по своим законам. И подчас совершают ошибки, зная, что за них придется платить. Противостоять любви никто не может, а если и пытается, то обрекает себя на тяжкие муки.


Ищу человека

Сергей Довлатов — один из самых популярных и читаемых русских писателей конца XX — начала XXI века. Его повести, рассказы, записные книжки переведены на множество языков, экранизированы, изучаются в школе и вузах. Удивительно смешная и одновременно пронзительно-печальная проза Довлатова давно стала классикой и роднит писателя с такими мастерами трагикомической прозы, как А. Чехов, Тэффи, А. Аверченко, М. Зощенко. Настоящее издание включает в себя ранние и поздние произведения, рассказы разных лет, сентиментальный детектив и тексты из задуманных, но так и не осуществленных книг.


Исповедь маски

Роман знаменитого японского писателя Юкио Мисимы (1925–1970) «Исповедь маски», прославивший двадцатичетырехлетнего автора и принесший ему мировую известность, во многом автобиографичен. Ключевая тема этого знаменитого произведения – тема смерти, в которой герой повествования видит «подлинную цель жизни». Мисима скрупулезно исследует собственное душевное устройство, добираясь до самой сути своего «я»… Перевод с японского Г. Чхартишвили (Б. Акунина).