Пастушка и дворянин - [18]

Шрифт
Интервал

— Сеньор, без зова я вхожу,
Но молодую госпожу,
Печальных полную забот,
Сейчас я видел у ворот.
И разглядел я, что наряд
На ней и пышен и богат;
Широкий плащ искусно сшит
И мехом дорогим подбит;
Одежды цвет, сдается, алый;
Сидит уныло и устало
На сером в яблоках коне
И смотрит словно бы во сне.
Скажу не ложно, до сих пор
Такой обычай, разговор,
Красу подобную едва ли
Во всей стране у нас знавали!
Нет, это фею, без сомненья,
Господь послал вам в утешенье,
Чтоб вы не убивались боле
В своей злосчастной, тяжкой доле.
Вам уготована отрада
И за страдания награда!
  Услышав то, мессир Гильом
Вскочил в волнении большом.
Двумя прыжками в тот же миг
Ворот он замковых достиг,
Ворота настежь открывает,
И к рыцарю тогда взывает
Девица в горе и слезах
И говорит, вздыхая: — Ах!
Как я устала в эту ночь!
Молю вас, рыцарь, мне помочь,
Пустите в замок, ради бога,
У вас пробуду я немного.
Я опасаюсь, что за мной
Уже дорогою лесной
Несется свадебная свита
И во всю прыть стучат копыта.
Видать, сама рука Господня
К вам привела меня сегодня!
  Внимает ей мессир Гильом,
О горе позабыв своем.
Тот конь знаком ему, — немало
Носил он рыцаря бывало.
Красавицу узнал он сразу.
Не радовался так ни разу
Еще никто до этих пор.
И вводит он коня во двор,
Красавицу с седла снимает,
Ей руку правую сжимает,
Затем в уста десятикратно
Целует — это ей приятно:
Ведь и она его узнала.
Так радостно обоим стало —
Друг друга видят наконец!
Ушла печаль из их сердец.
  С девицы плащ дорожный сняли.
Сев на богатом покрывале,
Расшитом золотом по шелку,
Болтают оба без умолку.
Себя раз двадцать осенили
Крестом: уж не пустые сны ли
Им грезятся — понять не чают.
А лишь минуту улучают,
Когда вся челядь прочь пошла, —
И поцелуям нет числа!
Но не было, даю вам слово,
Греха меж ними никакого.
Она поведала тогда,
Как чуть не вышла с ней беда, —
Но случай выручил счастливый,
И сам Господь помог на диво
С Гильомом ей соединиться.
Когда б не Господа десница,
Она уж, верно, не могла б
От дядиных укрыться лап.
  Чуть солнце глянуло на двор,
Мессир Гильом надел убор
И повелел просить девицу
Идти в домашнюю каплицу.
Туда же, по его приказу,
И капеллан явился сразу.
Торжественно богослуженье
Он стал свершать без промедленья.
Обвенчан с милою Гильом, —
Теперь им жить всегда вдвоем.
Но вот и служба отошла,
И, позабыв про все дела,
Кругом ликуют домочадцы.
Зато тревогою томятся
Сопровождавшие невесту.
О них сказать тут будет к месту.
Вблизи часовенки лесной
Окончился их путь ночной.
Он всех порядком утомил, —
Бедняги выбились из сил.
О дочке спрашивает князь,
К тому барону обратясь,
Кто был ей в спутники назначен.
Барон и сам был озадачен:
— Я от нее отстал слегка,
Была дорога так узка,
Так темен был лесистый дол!
Куда невесты конь забрел,
Не видел я, вот грех какой!
Дремал, склонившись над лукой,
Лишь глянул раз-другой со сна, —
Все думал, впереди она,
Ан нет, исчезла, что за диво!
Смотрели, видно, нерадиво…
  Искал отец и там и сям.
С расспросами ко всем гостям
Он обращался — труд напрасный.
Все смущены, и все безгласны.
Однако более других
Смущен сам дядюшка-жених, —
Досадней всех ему, конечно.
Он начал поиски поспешно,
Но только, право, зря он рыщет:
Что упустил, того не сыщет!
  И вот среди такой тревоги
Вдруг видят: к ним на холм отлогий
Чужой слуга верхом спешит.
Подъехал, князю говорит:
— Мой господин! Вам шлет поклон
Мессир Гильом. Сегодня он
Едва лишь солнышка дождался,
Как с вашей дочкой обвенчался.
Теперь он счастлив бесконечно
И просит вас к себе сердечно.
Туда и дядя тоже зван,
Хоть был велик его обман:
Прощает рыцарь ложь людскую,
В дар получив жену такую.
  Не верит князь своим ушам.
Как отвечать, не знает сам,
Баронов кличет он своих —
Совета испросить у них.
Совет был — ехать и ему,
И даже старику тому,
Что высватал у князя дочь.
Теперь уж делу не помочь —
С другим поспела под венец!
И, вняв совету, князь-гордец
И неудачливый жених
Спешат поздравить молодых.
  Своим гостям мессир Гильом
Богатый оказал прием.
И рыцарь весел был душой,
Как тот, кто, к радости большой,
Желанной овладел добычей.
Стремясь не нарушать приличий,
И князь был весел, рад не рад.
Усы топорща, говорят,
И дядя веселился тоже.
Свершилось все по воле Божьей.
Был сей союз угоден Богу,
И Бог послал свою подмогу.
  Все больше славы с каждым днем
Себе стяжал мессир Гильом.
Отвага в нем не убывала,
Сильнее прежнего пылала,
И стал мессир Гильом славней
Могучих графов и князей.
Прошло три года, и скончался
Отец красавицы. Достался
Тогда Гильому замок княжий
И вся земля вокруг, — она же
Была, вы помните, обширна.
Вослед за тем скончаться мирно
Пришла и дяде череда.
Гильом, который никогда
Не нарушал законов чести,
Был чужд и зависти и лести,
Наследовал его богатства, —
Нет, не питаю я злорадства,
Но рад развязкой справедливой
Закончить свой рассказ правдивый.

РАЗРЕЗАННАЯ ПОПОНА

  Кто силу речи разумеет,
Тот, думается мне, сумеет
Поведать людям просто, живо,
Стихами рассказать правдиво
О происшествиях различных.
Порой мы в странствиях обычных
Такое слышим тут и там,
О чем полезно знать и вам.
Но чтоб легко текли слова,
Обдумать надо все сперва,
Слог неустанно выправлять;
В том нашим дедам подражать,
Былым искусникам стиха.
Коль хочешь славы на века,
Ты должен весь свой век трудиться!
Но люди начали лениться,

Еще от автора Фольклор
Полное собрание баллад о Робин Гуде

Сорок баллад о Робин Гуде в классических и новых переводах с иллюстрациями Максима Кантора.В формате pdf A4 сохранен издательский дизайн.


Армянские легенды

Армянские легенды восходят к древнейшим мифам человечества. Свое происхождение армяне возводят к одному из внуков Ноя, а древнегреческие историки подтверждают, что фессалийский воин Арменос был участником похода аргонавтов. Так, от простого к сложному, от мифа к сказке и снова к мифу формируется эта книга армянских легенд. Древнейшие библейские, античные и христианские мифы легли в основу целого пласта легенд и сказаний, которые предстанут перед читателем в этой удивительной книге. В ней связаны воедино историко-познавательные и поэтико-фантастические данные.


Армянские притчи

Притчей принято называть некий специфический короткий назидательный рассказ, который в иносказательной форме, заключает в себе нравственное поучение. Как жанр притча восходит к библейским временам, она стала древнейшим учебником человеческой морали и одновременно морально нравственным «решебником» общечеловеческих проблем. Книга армянских притч вобрала в себя сконцентрированную мудрость народа, которая свет специфического мировоззрения горцев пропустила сквозь призму христианства. Такова притча о «Царе, племяннике и наибе», оканчивающаяся вполне библейской моралью.


Непечатный фольклор

Представленные в этой книге стихи, считалки, дразнилки, поддевки, подколы, скороговорки, пословицы и частушки хорошо знакомы очень многим жителям России. Хотя их не печатали в книгах и журналах, они присутствовали, жили в самом языке, будучи важными элементом отечественной культуры. Непечатный фольклор, так же как и печатный, помогает в общении, в обучении, в выражении мыслей и эмоций. В зависимости от ситуации, люди используют то печатный, то непечатный фольклор, то одновременно элементы обоих. Непечатный фольклор, как и печатный, живет своей жизнью – меняется, развивается: что-то уходит из языка, а что-то наоборот в него приходит.


Армянские басни

Выдающийся советский историк и кавказовед Иосиф Абгарович Орбели (1887-1968) писал: Невозможно правильно воспринять оптимизм и вечное стремление к самоутверждению, присущее армянскому народу, не зная истоков этого мировоззрения, которое сопровождало армян во все времена их истории, помогало бороться против превратностей судьбы, упорно ковать свое счастье. Поэтому книга армянские басни станет настольной у каждого, желающего прикоснуться, приобщиться к истокам армянской национальной культуры. Армянские басни очаровали И.


Армянские предания

Часть преданий, помещенных в этой электронной книге, связана с историей христианства в Армении – первой стране, принявшей эту религию как государственную. Это предание неразрывно связано с именем и деяниями вполне исторического лица, царя Тиридата (Трдат III Великий), который из фанатически преданного язычеству деспота, поддавшись воздействию примера кротости, незлобивости и слову святого Григория и святых дев Рипсиме и Гаянэ, стал истинным христианином и законодательно ввел в стране христианство (в 301 г.


Рекомендуем почитать
В дороге

Джек Керуак дал голос целому поколению в литературе, за свою короткую жизнь успел написать около 20 книг прозы и поэзии и стать самым известным и противоречивым автором своего времени. Одни клеймили его как ниспровергателя устоев, другие считали классиком современной культуры, но по его книгам учились писать все битники и хипстеры – писать не что знаешь, а что видишь, свято веря, что мир сам раскроет свою природу. Именно роман «В дороге» принес Керуаку всемирную славу и стал классикой американской литературы.


Немного солнца в холодной воде

Один из лучших психологических романов Франсуазы Саган. Его основные темы – любовь, самопожертвование, эгоизм – характерны для творчества писательницы в целом.Героиня романа Натали жертвует всем ради любви, но способен ли ее избранник оценить этот порыв?.. Ведь влюбленные живут по своим законам. И подчас совершают ошибки, зная, что за них придется платить. Противостоять любви никто не может, а если и пытается, то обрекает себя на тяжкие муки.


Ищу человека

Сергей Довлатов — один из самых популярных и читаемых русских писателей конца XX — начала XXI века. Его повести, рассказы, записные книжки переведены на множество языков, экранизированы, изучаются в школе и вузах. Удивительно смешная и одновременно пронзительно-печальная проза Довлатова давно стала классикой и роднит писателя с такими мастерами трагикомической прозы, как А. Чехов, Тэффи, А. Аверченко, М. Зощенко. Настоящее издание включает в себя ранние и поздние произведения, рассказы разных лет, сентиментальный детектив и тексты из задуманных, но так и не осуществленных книг.


Исповедь маски

Роман знаменитого японского писателя Юкио Мисимы (1925–1970) «Исповедь маски», прославивший двадцатичетырехлетнего автора и принесший ему мировую известность, во многом автобиографичен. Ключевая тема этого знаменитого произведения – тема смерти, в которой герой повествования видит «подлинную цель жизни». Мисима скрупулезно исследует собственное душевное устройство, добираясь до самой сути своего «я»… Перевод с японского Г. Чхартишвили (Б. Акунина).