Пастушка и дворянин - [16]

Шрифт
Интервал

Слугу увидел он чужого, —
И сердце выпрыгнуть готово
От нетерпенья и любви.
Тот молвил: — Бог благослови!
Богат наш князь, да вот беда —
Пришла ему в конях нужда,
А ваш скакун, клянусь, прекрасен,
Он хоть резов, да не опасен,
Послушней в целом мире нет!
Вас просит знатный ваш сосед
Ему в нужде его помочь
И дать коня на эту ночь.
— А для кого, дружок, скажи?
— Для дочери, для госпожи,
Чтоб завтра, чуть взойдет заря,
Добраться до монастыря.
— Зачем же это госпоже?
— Да ведь просватана уже
За дядю вашего она
И завтра на заре должна
В лесной часовне с ним венчаться.
Туда далеко добираться.
Но я замешкался у вас,
Так дайте же коня тотчас
Для свадьбы дяди своего;
Ну, конь, скажу вам, — о-го-го!
Неутомимый и могучий,
Он в королевстве — самый лучший! —
В смятенье понимал едва
Мессир Гильом его слова.
— Как! — он воскликнул. — О создатель!
Ужели дядя мой — предатель,
А я не ведал ничего
И положился на него!
Нет, на дела его без гнева
Взирать не может Приснодева.
Но я не верю! Лжешь ты, лжешь!
— Нет, это правда, а не ложь!
Церковный завтра будет звон,
К нам рыцари со всех сторон
Уже съезжаться нынче стали.
— Увы, — сказал Гильом в печали,
И как я обмануться мог!.. —
Едва не падает он с ног,
Готовый горько разрыдаться.
И если б только домочадцы
На несчастливца не глядели,
Он зарыдал бы в самом деле.
И что сказать? И как тут быть?
И как печаль свою избыть?
И где отчаянью конец?
Но недогадливый гонец
Знай только и твердит опять:
— Велите же коня седлать, —
Он всех достойнее, скажу,
Везти в часовню госпожу.
Эх, что за стати, что за масть!
  А рыцарь над собою власть
При этом должен сохранять,
Да и коня еще отдать —
Забыв обиду, точно другу,
Такую оказать услугу
Лжецу, предателю, тому,
Кто ненавистней всех ему.
Но все ж решает: «Дам коня,
Напрасно милой не виня,
В своей судьбе она не властна,
Самой несладко ей, несчастной!
Нет, я в коне не откажу —
Хоть чем-нибудь ей отслужу
За всю любовь ее былую.
Винить могу лишь долю злую.
Сама судьба решила, знать,
Что счастья с милой мне не знать…
На что хотел я согласиться?
Да, видно, разум мой мутится.
Кому готов я дать коня?
Тому, кто, чести изменя,
Сам нынче счастлив и доволен,
Тому, кем был я обездолен
И разлучен с моею милой!
Нет, человеку не под силу
Добром предателю платить!
И он посмел меня просить,
Чтоб я коня дал своего
Ему для свадьбы, — каково!
Он обманул меня бесстыдно,
Да так коварно, так обидно —
Ведь завладел христопродавец
Красавицею из красавиц!
Уж я ли не служил ей верно?
И впрямь мне отплатили скверно,
Коли награды самой лучшей
Был удостоен наихудший.
Мне больше радости не знать.
Ужель коня хотел я дать?
Подлец мне перешел дорогу,
А я пошлю ему подмогу?
Нет, никогда! Но что со мной?
Ведь не ему, а ей одной
Пошлю я своего коня!
Конь ей напомнит про меня,
Как только встанет перед ней.
А я о счастье прежних дней
Навеки память сохраню.
О нет, я милой не виню
И ей останусь верным другом.
Пускай же со своим супругом
Она счастливой даже будет
И прежнюю любовь забудет…
Нет, муж-предатель не по ней:
Дела изменника черней,
Чем Каиново злодеянье!
Приходит сердце в содроганье,
Когда подумаю о милой!»
Его тоска не проходила,
Но он велел коня седлать
И княжему гонцу отдать.
И вот гонец — с его конем! —
Обратным поспешил путем.
  Гильом уврачевать не мог
Своих страданий и тревог,
Один, час от часу печальней,
Сидел в своей опочивальне.
А челяди был дан наказ:
Мол, если кто-либо хоть раз
Посмеет песню затянуть,
На том веревку затянуть.
Ему теперь уж не до песен, —
Стал мир его отныне тесен,
И жить безвестно, одиноко
Он будет в горести жестокой,
В печали тяжкой день за днем.
  А между тем с его конем
Слуга уехал в замок тот,
Где без печалей, без забот,
На пышной свадьбе веселясь,
Сидит с гостями старый князь.
Ночь ясная уже настала.
Соседних рыцарей немало
Князь нынче усадил за стол.
Но вот и пир к концу пришел.
И строго замковому стражу
Тогда приказ был отдан княжий,
Всех разбудить еще чем свет,
Чтоб к утру каждый был одет,
Чтоб конюхам не опоздать
Коней взнуздать и оседлать.
  Все удалились на ночлег.
Однако не смыкает век,
Вздыхает и дрожит девица
И участи своей страшится, —
Уж тут бедняжке не до сна.
Все спит кругом. Не спит она.
Не позабылось сердце сном
И все горюет об одном.
Когда б ей волю только дать,
Не стала бы рассвета ждать,
Уехала бы княжья дочь
Куда угодно — только прочь!
  Едва лишь за полночь зашло,
Но на дворе совсем светло:
Луна сияет в небесах;
А сторож дремлет на часах
(Хмелек вчерашний бродит в нем);
Открыл глаза — светло как днем,
Подумал — день-то в самом деле.
«Пора! — решил он. — Мне велели
С рассветом рыцарей будить».
И ну кричать, и ну вопить!
— Сеньоры! Рассвело! За дело! —
Всех будит сторож, ошалелый
Ото вчерашнего вина.
А те, ни отдыха, ни сна
Отведать вволю не успев,
Вскочили, тоже ошалев.
Тут конюхи седлать коней
Бегут, увидя, что ясней
Как будто стало на дворе.
Всё так, но рано быть заре:
Пока она еще взойдет,
Пять лье, не меньше, конь пройдет.
Торопит князь: живей! живей!
Почтеннейшие из гостей,
Назначенные в поезд брачный,
К часовне, в лес густой и мрачный
Везти красавицу, вскочили
В седло. Невесту поручили
Тому, что всех почтенней был.
Подпруги конюх укрепил
На сером в яблоках коне
И к ней ведет его, — вдвойне
Ей горше и тяжеле стало,

Еще от автора Фольклор
Полное собрание баллад о Робин Гуде

Сорок баллад о Робин Гуде в классических и новых переводах с иллюстрациями Максима Кантора.В формате pdf A4 сохранен издательский дизайн.


Армянские легенды

Армянские легенды восходят к древнейшим мифам человечества. Свое происхождение армяне возводят к одному из внуков Ноя, а древнегреческие историки подтверждают, что фессалийский воин Арменос был участником похода аргонавтов. Так, от простого к сложному, от мифа к сказке и снова к мифу формируется эта книга армянских легенд. Древнейшие библейские, античные и христианские мифы легли в основу целого пласта легенд и сказаний, которые предстанут перед читателем в этой удивительной книге. В ней связаны воедино историко-познавательные и поэтико-фантастические данные.


Армянские притчи

Притчей принято называть некий специфический короткий назидательный рассказ, который в иносказательной форме, заключает в себе нравственное поучение. Как жанр притча восходит к библейским временам, она стала древнейшим учебником человеческой морали и одновременно морально нравственным «решебником» общечеловеческих проблем. Книга армянских притч вобрала в себя сконцентрированную мудрость народа, которая свет специфического мировоззрения горцев пропустила сквозь призму христианства. Такова притча о «Царе, племяннике и наибе», оканчивающаяся вполне библейской моралью.


Непечатный фольклор

Представленные в этой книге стихи, считалки, дразнилки, поддевки, подколы, скороговорки, пословицы и частушки хорошо знакомы очень многим жителям России. Хотя их не печатали в книгах и журналах, они присутствовали, жили в самом языке, будучи важными элементом отечественной культуры. Непечатный фольклор, так же как и печатный, помогает в общении, в обучении, в выражении мыслей и эмоций. В зависимости от ситуации, люди используют то печатный, то непечатный фольклор, то одновременно элементы обоих. Непечатный фольклор, как и печатный, живет своей жизнью – меняется, развивается: что-то уходит из языка, а что-то наоборот в него приходит.


Армянские басни

Выдающийся советский историк и кавказовед Иосиф Абгарович Орбели (1887-1968) писал: Невозможно правильно воспринять оптимизм и вечное стремление к самоутверждению, присущее армянскому народу, не зная истоков этого мировоззрения, которое сопровождало армян во все времена их истории, помогало бороться против превратностей судьбы, упорно ковать свое счастье. Поэтому книга армянские басни станет настольной у каждого, желающего прикоснуться, приобщиться к истокам армянской национальной культуры. Армянские басни очаровали И.


Армянские предания

Часть преданий, помещенных в этой электронной книге, связана с историей христианства в Армении – первой стране, принявшей эту религию как государственную. Это предание неразрывно связано с именем и деяниями вполне исторического лица, царя Тиридата (Трдат III Великий), который из фанатически преданного язычеству деспота, поддавшись воздействию примера кротости, незлобивости и слову святого Григория и святых дев Рипсиме и Гаянэ, стал истинным христианином и законодательно ввел в стране христианство (в 301 г.


Рекомендуем почитать
В дороге

Джек Керуак дал голос целому поколению в литературе, за свою короткую жизнь успел написать около 20 книг прозы и поэзии и стать самым известным и противоречивым автором своего времени. Одни клеймили его как ниспровергателя устоев, другие считали классиком современной культуры, но по его книгам учились писать все битники и хипстеры – писать не что знаешь, а что видишь, свято веря, что мир сам раскроет свою природу. Именно роман «В дороге» принес Керуаку всемирную славу и стал классикой американской литературы.


Немного солнца в холодной воде

Один из лучших психологических романов Франсуазы Саган. Его основные темы – любовь, самопожертвование, эгоизм – характерны для творчества писательницы в целом.Героиня романа Натали жертвует всем ради любви, но способен ли ее избранник оценить этот порыв?.. Ведь влюбленные живут по своим законам. И подчас совершают ошибки, зная, что за них придется платить. Противостоять любви никто не может, а если и пытается, то обрекает себя на тяжкие муки.


Ищу человека

Сергей Довлатов — один из самых популярных и читаемых русских писателей конца XX — начала XXI века. Его повести, рассказы, записные книжки переведены на множество языков, экранизированы, изучаются в школе и вузах. Удивительно смешная и одновременно пронзительно-печальная проза Довлатова давно стала классикой и роднит писателя с такими мастерами трагикомической прозы, как А. Чехов, Тэффи, А. Аверченко, М. Зощенко. Настоящее издание включает в себя ранние и поздние произведения, рассказы разных лет, сентиментальный детектив и тексты из задуманных, но так и не осуществленных книг.


Исповедь маски

Роман знаменитого японского писателя Юкио Мисимы (1925–1970) «Исповедь маски», прославивший двадцатичетырехлетнего автора и принесший ему мировую известность, во многом автобиографичен. Ключевая тема этого знаменитого произведения – тема смерти, в которой герой повествования видит «подлинную цель жизни». Мисима скрупулезно исследует собственное душевное устройство, добираясь до самой сути своего «я»… Перевод с японского Г. Чхартишвили (Б. Акунина).