Пастушка и дворянин - [10]

Шрифт
Интервал

Станцуем — ведь недаром
Рожден я савояром:
А ну, Коко! А ну, дружок!
Взгляните, как танцует
Маленький сурок,
Взгляните, как танцует
Маленький сурок.
Беззубая старушка
Прошамкала: «Постой,
Как там у вас танцуют
В Оверни дорогой?»
Станцуем — ведь недаром
Рожден я савояром:
А ну, Коко! А ну, дружок!
Но танцевать не хочет
Маленький сурок,
Но танцевать не хочет
Маленький сурок.
Веселая простушка
Воскликнула: «Постой,
Как там у вас танцуют
В Оверни дорогой?»
Станцуем — ведь недаром
Рожден я савояром:
А ну, Коко! А ну дружок!
И тут же в пляс пустился
Маленький сурок,
И тут же в пляс пустился
Маленький сурок.

НОС МАРТЕНА

Пошел Мартен косить траву
И вдруг — большой мороз.
И не заметил наш Мартен,
Как отморозил нос.
  Ах! Вот беда!
  Вот беда, Мартен!
  Мартен, вот беда!
Тогда Мартен схватил свой серп
И вмиг отрезал нос.
Повесил он его на сук,
А серп домой унес.
  Ах! Вот беда!.. И т. д.
Но тут монашенки идут
Лужайкой вдоль берез.
— Ой, — говорит одна из них, —
Взгляните, это нос!
  Ах! Вот беда!.. И т. д.
Давайте, сестры, в монастырь
Прихватим этот нос,
Чтобы на дереве лесном
Он попусту не рос.
  Ах! Вот беда!.. И т. д.
Чтобы на дереве лесном
Он попусту не рос —
Поможет свечи нам гасить
Удобный этот нос!
  Ах! Вот беда!
  Вот беда, Мартен!
  Мартен, вот беда!

ЗАВЕЩАНИЕ ОСЛИЦЫ

Ослица старая в пути,
Не в силах далее идти,
Легла у водопоя.
А ослик закричал:
  — И-а,
Мамаша, что с тобою?
— Прощай, сынок, — сказала мать, —
Уже недолго мне дышать…
— Мамаша, на прощанье
Ты не желаешь ли,
  И-а,
Оставить завещанье?
— Скорей, сынок, отправься в путь,
Кюре найди мне где-нибудь, —
Промолвила ослица, —
И пусть нотариус,
  И-а,
Придет со мной проститься.
Надев очки на красный нос,
Перо нотариус принес,
Кюре принес кропило.
Вздохнула старая:
  — И-а, —
И веки приоткрыла.
— Не будет мой сынок забыт:
Две пары крепкие копыт
Дарю ему. К тому же, —
Она задумалась, —
  И-а,
Мои большие уши.
А барабанщику свою
Тугую кожу отдаю:
Пусть бьет он что есть силы.
А этот хвост — кюре,
  И-а,
На новое кропило!

Фаблио

О РЫЦАРЕ В АЛОМ ПЛАТЬЕ

  На землях графства Даммартена,
Поблизости от Сен-Мартена,
У поймы — той, где много дичи,
Где не смолкает гомон птичий,
Жил славный рыцарь. Целым краем
Он был за доблесть почитаем.
От рыцаря неподалеку
С своей супругой светлоокой
Жил-поживал сеньор богатый,
И рыцарь, страстью весь объятый,
К любви красавицу склонил.
А раз он по соседству жил,
В двух с половиной лье от силы,
То он частенько ездил к милой.
Турнирам тоже был он рад;
Искал он чести и наград, —
Такого раны не пугали!
Супруг — напротив: тот едва ли
К наградам боевым привык,
Зато был боек на язык.
Рассказывать со знаньем дела,
Судить уверенно и смело
О схватках — это он любил!
  Турнир в Санлисе как-то был, —
Супруг пустился в путь-дорогу.
А дама, погодя немного,
Слугу отправила к соседу:
Его, мол, просят на беседу.
  Оповещен слугой толковым,
Друг, в алом платье, самом новом,
На горностаевой подкладке,
Горя в любовной лихорадке,
К любезной, как школяр, спешит.
Он на коне своем сидит,
Сверкая шпорой золоченой,
Как на охоту снаряженный;
При нем — обученный недавно
Его линялый сокол славный
И две собачки-невелички,
Ну, сами чуть побольше птички —
Им жаворонка не вспугнуть!
Так снарядился рыцарь в путь
По правилам любви учтивой
И прискакал нетерпеливо
Туда, где, знал он, ждут его.
  Во двор въезжает — никого!
До коновязи конь процокал,
На столбике уселся сокол,
А он — к красавице бегом.
Ему давненько путь знаком
В покой, где милая ждала.
Она хотя и не спала,
Но все одежды поснимала —
Нагая друга ожидала.
Вот рыцарь радостно бежит
К постели, где она лежит,
Вся нежной белизной сверкая.
Он, время даром не теряя,
С ней лечь хотел совсем одет,
Но встретил ласковый запрет
От милой дамы рыцарь прыткий:
— Сначала скиньте все до нитки!
Вы сами разве б не хотели
Нагим лежать со мной в постели,
Чтоб не стеснять ничем объятий? —
И, платье сняв, в ногах кровати
Его сложил он на сундук —
С себя покорно сбросил друг
Все от рубахи и до шпор.
Теперь уж не грозит отпор!
Он к милой кинулся в объятья.
Не стану и перечислять я
Их ласки, игры и забавы, —
Кто сам любил, тот может, право,
Все без меня представить ясно:
Зачем слова терять напрасно?
Скажу лишь кратко: вместе лежа,
Они изведали все то же,
Что и другие люди в мире.
  А вот сеньору на турнире
Совсем не повезло, как видно:
Он на заре, чуть стало видно,
К себе домой вернулся вдруг.
— Что тут за конь? — кричит супруг. —
Чей сокол? — Речь заслыша ту,
Отсюда хоть до Пуату
Бежал бы рыцарь, если б мог.
Он в самый дальний уголок
Забился, соскочив с постели,
Да захватить успел он еле
Одну рубаху по дороге,
А дама на него в тревоге
Валит меха и покрывала.
  Супруг был удивлен немало,
Коня чужого обнаружа,
Но в спальне обуяли мужа
И подозрение и гнев
При виде платья. Побледнев,
Дрожит он с ног до головы.
— Скажите, с кем здесь были вы? —
Кричит, а сам мрачнее тучи. —
Чей это конь, признайтесь лучше!
Что означает платье это? —
Недолго ей искать ответа.
Она сказала: — Боже правый!
Да как не встретились вы, право?
К нам брат мой приезжал недавно,
И вы послушайте, как славно
Он вас задумал одарить!
Мне стоило проговорить,
Что вам, супруг мой, красный цвет
К лицу, — и братец мой в ответ
На ту бесхитростную речь
Наряд свой красный скинул с плеч,

Еще от автора Фольклор
Полное собрание баллад о Робин Гуде

Сорок баллад о Робин Гуде в классических и новых переводах с иллюстрациями Максима Кантора.В формате pdf A4 сохранен издательский дизайн.


Армянские легенды

Армянские легенды восходят к древнейшим мифам человечества. Свое происхождение армяне возводят к одному из внуков Ноя, а древнегреческие историки подтверждают, что фессалийский воин Арменос был участником похода аргонавтов. Так, от простого к сложному, от мифа к сказке и снова к мифу формируется эта книга армянских легенд. Древнейшие библейские, античные и христианские мифы легли в основу целого пласта легенд и сказаний, которые предстанут перед читателем в этой удивительной книге. В ней связаны воедино историко-познавательные и поэтико-фантастические данные.


Армянские притчи

Притчей принято называть некий специфический короткий назидательный рассказ, который в иносказательной форме, заключает в себе нравственное поучение. Как жанр притча восходит к библейским временам, она стала древнейшим учебником человеческой морали и одновременно морально нравственным «решебником» общечеловеческих проблем. Книга армянских притч вобрала в себя сконцентрированную мудрость народа, которая свет специфического мировоззрения горцев пропустила сквозь призму христианства. Такова притча о «Царе, племяннике и наибе», оканчивающаяся вполне библейской моралью.


Непечатный фольклор

Представленные в этой книге стихи, считалки, дразнилки, поддевки, подколы, скороговорки, пословицы и частушки хорошо знакомы очень многим жителям России. Хотя их не печатали в книгах и журналах, они присутствовали, жили в самом языке, будучи важными элементом отечественной культуры. Непечатный фольклор, так же как и печатный, помогает в общении, в обучении, в выражении мыслей и эмоций. В зависимости от ситуации, люди используют то печатный, то непечатный фольклор, то одновременно элементы обоих. Непечатный фольклор, как и печатный, живет своей жизнью – меняется, развивается: что-то уходит из языка, а что-то наоборот в него приходит.


Армянские басни

Выдающийся советский историк и кавказовед Иосиф Абгарович Орбели (1887-1968) писал: Невозможно правильно воспринять оптимизм и вечное стремление к самоутверждению, присущее армянскому народу, не зная истоков этого мировоззрения, которое сопровождало армян во все времена их истории, помогало бороться против превратностей судьбы, упорно ковать свое счастье. Поэтому книга армянские басни станет настольной у каждого, желающего прикоснуться, приобщиться к истокам армянской национальной культуры. Армянские басни очаровали И.


Армянские предания

Часть преданий, помещенных в этой электронной книге, связана с историей христианства в Армении – первой стране, принявшей эту религию как государственную. Это предание неразрывно связано с именем и деяниями вполне исторического лица, царя Тиридата (Трдат III Великий), который из фанатически преданного язычеству деспота, поддавшись воздействию примера кротости, незлобивости и слову святого Григория и святых дев Рипсиме и Гаянэ, стал истинным христианином и законодательно ввел в стране христианство (в 301 г.


Рекомендуем почитать
В дороге

Джек Керуак дал голос целому поколению в литературе, за свою короткую жизнь успел написать около 20 книг прозы и поэзии и стать самым известным и противоречивым автором своего времени. Одни клеймили его как ниспровергателя устоев, другие считали классиком современной культуры, но по его книгам учились писать все битники и хипстеры – писать не что знаешь, а что видишь, свято веря, что мир сам раскроет свою природу. Именно роман «В дороге» принес Керуаку всемирную славу и стал классикой американской литературы.


Немного солнца в холодной воде

Один из лучших психологических романов Франсуазы Саган. Его основные темы – любовь, самопожертвование, эгоизм – характерны для творчества писательницы в целом.Героиня романа Натали жертвует всем ради любви, но способен ли ее избранник оценить этот порыв?.. Ведь влюбленные живут по своим законам. И подчас совершают ошибки, зная, что за них придется платить. Противостоять любви никто не может, а если и пытается, то обрекает себя на тяжкие муки.


Ищу человека

Сергей Довлатов — один из самых популярных и читаемых русских писателей конца XX — начала XXI века. Его повести, рассказы, записные книжки переведены на множество языков, экранизированы, изучаются в школе и вузах. Удивительно смешная и одновременно пронзительно-печальная проза Довлатова давно стала классикой и роднит писателя с такими мастерами трагикомической прозы, как А. Чехов, Тэффи, А. Аверченко, М. Зощенко. Настоящее издание включает в себя ранние и поздние произведения, рассказы разных лет, сентиментальный детектив и тексты из задуманных, но так и не осуществленных книг.


Исповедь маски

Роман знаменитого японского писателя Юкио Мисимы (1925–1970) «Исповедь маски», прославивший двадцатичетырехлетнего автора и принесший ему мировую известность, во многом автобиографичен. Ключевая тема этого знаменитого произведения – тема смерти, в которой герой повествования видит «подлинную цель жизни». Мисима скрупулезно исследует собственное душевное устройство, добираясь до самой сути своего «я»… Перевод с японского Г. Чхартишвили (Б. Акунина).