И наконец череп, словно слепой, но яростный хищник, указывал жертву. Это мог быть и воин, и женщина, и ребенок — из окружения самого Монтесумы. Приговор был неумолим.
Куаутекле бросался к обреченному и одним ударом ножа рассекал грудь. Пожирая горячее сердце, он успокаивал жжение. Но эта единственная смерть лишь предвещала, символизировала то, что последует дальше: десятки, сотни жизней, брошенные на алтарь грозного Теояомкуи. Груды отрубленных голов, реки крови, текущие по каменным желобам к сердцу мертвого бога… Только жертвы давали силу волшебному амулету.
Верховный жрец требовал. Император не осмеливался ему отказать.
Только он, Куаутекле, мог использовать силу живой капли крови.
Живые мертвецы являли собой могучее воинство, охраняющее богатства и приумножающее славу великой Империи. Вечные и вечно мертвые, безмолвные, безгласные и слепые, подчинялись они только лишь указующему персту Тламакаски…
Все знали, что внутри мертвой плоти содержится связанный волей жреца дух человека. Знали и страшились, что и их, свободных граждан, после смерти превратят в живых мертвецов. За какую-то провинность, за долги, вовремя не оплаченные…
Верховного жреца боялись больше, чем императора, — ведь он мог одним мановением руки отнять то последнее, что остается, когда уходит жизнь. Он мог отобрать смерть… На вечность отсрочить вознесение к звездам крылатой души, вынужденно запертой в мертвом теле.
Но в последние годы, думал жрец, чувствуя голодную пустоту, мертвецов нужно всё больше. Оно жаждет. Жаждет и требует неустанно. Скоро в империи не останется жителей — живых людей. Останутся одни мертвые…
Тогда придут захватчики, проклятые бледнолицые, со своим слабым богом, которому хватает тихого бормотания чужеземных молитв, свежих цветов и душного аромата горящей смолы…
Великая Империя падет. Храмы занесет песок, заплетут душные лианы, в алтарях поселятся змеи…
И только на вершине самой высокой пирамиды будет алчно взывать к живым, требуя своего, Мертвое Сердце.
Конец.
Алма-Ата, 2015
