Пастораль с лебедем - [206]
— Что за птица? — и вопросом на вопрос: — А разве я сам на себя не похож? Милицейские разговоры, простите, председатель.
Скридону перевалило за четыре десятка, но нравом был так же дерзок и язвителен в речах.
— Знаете речку нашу, Кулу? Осенью по долине ветер гоняет сухие будылья и перекати-поле. Гоняет, пока не приткнутся они где-нибудь в низинке — видали, верно? Вот я и есть такое перекати-поле, и вчера ночевал с собратьями-колючками в прошлогодней колхозной скирде…
У председателя снова подбородок дернулся. Хмыкнул:
— Вижу, с наскоку не даешься, так мы до вечера с тобой не управимся. Короче, чего хочешь?
— Из тюрьмы, председатель, по амнистии вышел. Я к вам как к человеку справедливому… Документы в порядке, справка, вот, характеристика тоже. Штукатурное дело знаю, земляные работы, грамоту получил за ударный труд, сторожем работал.
— На все руки мастер, как погляжу. А ну, пойдем со мной!
В тот день председатель Семен Данилович Гэлушкэ — так его звали — отпустил кучера, у того похороны были в доме, поминки. Семен Данилович хотел поспеть в МТС, подписать договоры на трактористов — близилась косовица, уборка зерновых. Так Скридон очутился на подводе рядом с председателем, с вожжами в руках.
— Эх, мать честная, красавец какой вымахал! — цокнул языком Кирпидин, разглядывая черного, как вороново крыло, жеребца, который пританцовывал от нетерпения. Скридон видел его еще стригунком у местного богатея, раскулаченного в сорок девятом. Вырос из него не конь — зверь, летит-несет по тракту, топча зазевавшихся на дороге утят, только пыль из-под копыт! Скридон обернулся к председателю: — Знаете толк в лошадях, председатель. Этот чернявый от кобылы Григория Баранги, угадал? Что за кобыла, м-м-м! Помню, первая на селе, Баранга плохих не держал. А умница — на диво. Баранга, бывало, в Бельцах ее разнуздает, шлепнет по крупу, она, как собачонка, домой трусит. Никому в руки не давалась, а охотников хватало…
— Будет байки травить, говори, за что сидел. Давно из лагеря?
Председатель искоса посматривал на козлы: кто ты таков, стриженое перекати-поле, куда тебя пристроить, друг ситный?
— Н-но, пшел, чертяка! — поддал вожжами Скридон и вздохнул: — Времена пошли, леший их разберет — живешь как на качелях!
Умолк, задумался: «Скажи, не так? Четыре года коту под хвост, ни за что ни про что. И вона! — сам председатель, здешний голова и хозяин, сажает с собой бок о бок, и катим, точно на праздник в соседнее село. Смеялись мои земляки, что Скридон сдуру до тюрьмы дошел, ну поживем — увидим, кто кого пересмеет».
— Дом хоть есть у тебя? И где жена? — спросил председатель.
— Посуду моет, Семен Данилович, в теленештской столовке, — сказал Кирпидин, поджав губы. — Жена бывшая… Она и упекла меня за решетку, председатель. То-то, не хотела у себя дома с посудой возиться — потому что и тарелки были, и в тарелках было, — теперь подбирает обглодки за чужими, окурки выгребает из стаканов. Все меня корила: почему не куришь, Спиридон? Тот не мужчина, кто табачком не пропах. Ну и нашла себе по вкусу…
— Мириться не думаешь? А то забирай жену к себе, домик вам подыщем, из переселенческих. Захочешь, дом Баранги бери, все одно пустует… Сколько тебе лет?
— Сорок четыре.
— В самый раз. Примем вас в колхоз, поможем, пока обживетесь. Рабочие руки нам нужны. Оба вы, кажись, перебесились, вторую свадьбу сыграем, чего бобылем-то вековать? Или думаешь новой семьей зажить?
— Насоветуете, Семен Данилович… Я с ней так помирюсь! Задушу ведь, как куренка. Спроворила мне красивую жизнь…
— Брось, не кипятись, Спиридон. Думаешь, она виновата?
— А кто, я? Чтобы опять пальцами тыкали: вон, идут два блаженненьких… Станут старухи судачить, как агент проел мое добро и Тасию осчастливил, благодетель. Скажут, поумнел Скридон вдали от дома, подобрал свою благоверную с помойными ведрами из столовки и рад до полусмерти. Да я за эти слова башку ломом прошибу какой-нибудь бабке, а жену, вот те крест, задушу!
— Эхе-хе, драчливый петушок… Такой мне и надобен, чтобы ночью глаз не смыкал да кукарекал.
— Сторожем, что ли?
— Думал в правление тебя взять, да больно ты языкастый, как бы с председателей меня не скинул, — раскатисто хохотнул Семен Данилович, и жеребец, прозванный за масть Вороном, прянул в сторону. — Приходи завтра с утра, определю в тракторную бригаду, в поле. — Усмехнулся и добавил: — Не бригадиром для начала, нет, сторожем будешь. Кормежка три раза, зарплата и крыша над головой, дождик не замочит, ветерком не сдует, уважаемый перекати-поле. Ну, и трудодни, как колхознику положено. По рукам?
Скридон отпустил поводья. Жесткий комок застрял в горле, никак не мог его сглотнуть и слово вымолвить. Добрый он человек, Семен Данилович, добрее отца родного, и такой верзила…
— Спасибо, скажу вам… ничего больше и не надо… — выговорил с трудом Патику и дернул за поводья. Красавец Ворон резво перешел на галоп.
6
В ожидании зарубежной делегации стайка белых халатов разбрелась по больничным коридорам, палатам и лечебным кабинетам, наводить лоск и блеск.
Мош Скридонаш уселся на табуретку в ординаторской, по привычке болтая ногами, как избалованный маменькин сынок. Пока был занят главный, старика привел сюда дежурный врач, ждать сигнала из райздравотдела: что за делегация, кто сопровождает. Есть в группе медики или просто туристы-ротозеи: бонжур — и адье? Покрутил диск телефона, в трубке коротко отозвалось «занято».
В книгу одного из ведущих прозаиков Молдавии вошли повести — «Элегия для Анны-Марии», «На исходе четвертого дня», «Набросок на снегу», «Алба, отчинка моя…» и роман «Сказка про белого бычка и пепельного пуделя». Все эти произведения объединены прежде всего географией: их действие происходит в молдавской деревне. В книге представлен точный облик современного молдавского села.
В повести Василе Василаке «На исходе четвертого дня» соединяются противоположные события человеческой жизни – приготовления к похоронам и свадебный сговор. Трагическое и драматическое неожиданно превращается в смешное и комическое, серьезность тона подрывается иронией, правда уступает место гипотезе, предположению, приблизительной оценке поступков. Создается впечатление, что на похоронах разыгрывается карнавал, что в конце концов автор снимает одну за другой все маски с мертвеца. Есть что-то цирковое в атмосфер «повести, герои надели маски, смеющиеся и одновременно плачущие.
В литературной культуре, недостаточно знающей собственное прошлое, переполненной банальными и затертыми представлениями, чрезмерно увлеченной неосмысленным настоящим, отважная оригинальность Давенпорта, его эрудиция и историческое воображение неизменно поражают и вдохновляют. Washington Post Рассказы Давенпорта, полные интеллектуальных и эротичных, скрытых и явных поворотов, блистают, точно солнце в ветреный безоблачный день. New York Times Он проклинает прогресс и защищает пользу вечного возвращения со страстью, напоминающей Борхеса… Экзотично, эротично, потрясающе! Los Angeles Times Деликатесы Давенпорта — изысканные, элегантные, нежные — редчайшего типа: это произведения, не имеющие никаких аналогов. Village Voice.
Если бы у каждого человека был световой датчик, то, глядя на Землю с неба, можно было бы увидеть, что с некоторыми людьми мы почему-то все время пересекаемся… Тесс и Гус живут каждый своей жизнью. Они и не подозревают, что уже столько лет ходят рядом друг с другом. Кажется, еще доля секунды — и долгожданная встреча состоится, но судьба снова рвет планы в клочья… Неужели она просто забавляется, играя жизнями людей, и Тесс и Гус так никогда и не встретятся?
События в книге происходят в 80-х годах прошлого столетия, в эпоху, когда Советский цирк по праву считался лучшим в мире. Когда цирковое искусство было любимо и уважаемо, овеяно романтикой путешествий, окружено магией загадочности. В то время цирковые традиции были незыблемыми, манежи опилочными, а люди цирка считались единой семьёй. Вот в этот таинственный мир неожиданно для себя и попадает главный герой повести «Сердце в опилках» Пашка Жарких. Он пришёл сюда, как ему казалось ненадолго, но остался навсегда…В книге ярко и правдиво описываются характеры участников повествования, быт и условия, в которых они жили и трудились, их взаимоотношения, желания и эмоции.
Ольга Брейнингер родилась в Казахстане в 1987 году. Окончила Литературный институт им. А.М. Горького и магистратуру Оксфордского университета. Живет в Бостоне (США), пишет докторскую диссертацию и преподает в Гарвардском университете. Публиковалась в журналах «Октябрь», «Дружба народов», «Новое Литературное обозрение». Дебютный роман «В Советском Союзе не было аддерола» вызвал горячие споры и попал в лонг-листы премий «Национальный бестселлер» и «Большая книга».Героиня романа – молодая женщина родом из СССР, докторант Гарварда, – участвует в «эксперименте века» по программированию личности.
Действие книги известного болгарского прозаика Кирилла Апостолова развивается неторопливо, многопланово. Внимание автора сосредоточено на воссоздании жизни Болгарии шестидесятых годов, когда и в нашей стране, и в братских странах, строящих социализм, наметились черты перестройки.Проблемы, исследуемые писателем, актуальны и сейчас: это и способы управления социалистическим хозяйством, и роль председателя в сельском трудовом коллективе, и поиски нового подхода к решению нравственных проблем.Природа в произведениях К. Апостолова — не пейзажный фон, а та материя, из которой произрастают люди, из которой они черпают силу и красоту.