Пассажиры первого класса на тонущем корабле - [25]

Именно стабильность отношений между элитами отличает три политии, ставшие гегемонами, от всех других политических единиц Нового времени, которые сформировали империи, но не достигли гегемонии. Хотя для наполеоновской Франции и нацистской Германии тоже были присущи стабильные отношения между элитами, поскольку одна элита добилась полного контроля внутри метрополии, идентичность этой единственной элиты — военной или партийной — в сочетании с предшествующим отсутствием значимой империи диктовали военную стратегию завоевания, которая препятствовала созданию глобальной гегемонии. Древнеримская и Османская империи также обладали стабильностью элит, но им не хватало инфраструктурных возможностей для проникновения в свои колониальные владения таким способом, который мог их трансформировать и навязать им как экономическую, так и геополитическую гегемонию.

Всё сказанное можно суммировать в виде ещё одной булевой таблицы истинности.

Таблица 1.3. Булева таблица истинности структуры элит и гегемонии

К = высокая степень конфликта между элитами в метрополии

А = высокая степень автономии колониальной элиты от метрополии

Е = единая элита, господствующая в метрополии

И = отсутствие инфраструктурных возможностей контролировать колониальные элиты

Воспрепятствовать достижению глобальной гегемонии той или иной политией (даже обладающей обширной империей) могут четыре фактора:

(1) высокий уровень конфликта между элитами в метрополии,

(2) высокий уровень автономии колониальной элиты от метрополии,

(3) единая элита, достигающая превосходства над всеми другими элитами в метрополии, а по сути, устраняющая их в качестве элит,

(4) нехватка инфраструктурных возможностей контролировать элиты в завоёванных или подчинённых землях.

В древних империях отсутствие инфраструктурного потенциала позволяло колониальным элитам достигать высокого уровня автономии, что не допускало возможности для гегемонии. Для Испании и Франции раннего Нового времени значительные масштабы конфликта между элитами в метрополии обуславливали высокий уровень автономии колониальной элиты, что, опять же, препятствовало формированию гегемонии. Наполеон и Гитлер правили политиями, которым не позволял стать гегемонами единственный фактор — наличие единообразной элиты. Лишь Нидерланды, Британия и Соединённые Штаты не сталкивались с каким-то одним структурным фактором, который мог предотвратить достижение гегемонии всеми этими тремя державами.

Почему каждая из них утратила гегемонию? Если общая структура моей аргументации корректна, то гегемония сама по себе должна была формировать один или больше из тех четырёх факторов, которые препятствовали достижению гегемонии другими империями. Моя гипотеза заключается в том, что гегемония воздействовала на первый из этих факторов, который нарушал стабильные отношения элит и усиливал конфликт между ними в метрополии. В таком случае вопрос заключается в следующем: посредством какого процесса гегемония влияла на отношения элит в метрополии?

Гегемония приносила огромное богатство, но в то же время реструктурировала политическую экономию метрополии и капиталистического мира в целом. Каждый гегемон фактически создавал некую новую систему капиталистического производства, обмена и финансов.[70] В периоды гегемонистской экспансии росли нормы прибыли, что увеличивало совокупный объём богатства и доходов. Это означало, что конфликты между элитами и даже классами в эти периоды не были игрой с нулевой суммой. Всё это временно снижало уровень конфликта между элитами, создавая условия для дальнейшей гегемонистской экспансии — возникал цикл благоприятных возможностей.

В периоды гегемонистской экспансии элиты не были просто пассивными получателями растущих прибылей. Напротив — и это один из тех моментов, благодаря которым капитализм отличается от предшествующих социальных форм, — капиталисты в рамках державы-гегемона обладали наилучшими возможностями для захвата рынков по всему миру и наращивания своей нормы прибыли за счёт кооперации и координации отдельных видов производства, которые контролировал каждый из них. Подобные выгоды от кооперации противоположны положению элит в докапиталистических империях, где власть элит была главным образом политической, в связи с чем её было невозможно распределить или объединить, что становится возможным при капитализме.

Циклы благоприятных возможностей завершаются, когда доминирующие капиталисты подвергаются конкурентному давлению со стороны новых игроков в политиях-соперниках. В этом случае капиталисты державы-гегемона всё в большей степени задействуют политические средства для сохранения или увеличения своей нормы прибыли. Этот поворот к политическому сотрясал основы кооперации элит и приводил либо к безрезультатному и всё более интенсивному конфликту между ними, либо к успешному формированию элитами автаркических организаций, позволявших привилегированным элитам укреплять свою власть над отдельными сегментами государства и экономики, которые они ограждали от элит-конкурентов.

Хотя ни одна элита держав-гегемонов не обрела такую же единую власть, какой обладали правящие элиты наполеоновской Франции или нацистской Германии, в Нидерландах, а в недавнее время в Соединённых Штатах элиты, как будет показано в последующих главах, результативно присваивали отдельные сегменты экономики и государства ради собственной исключительной выгоды. Успешное сохранение элитами собственных частных привилегий препятствовало реинвестированию и стратегическим сдвигам, необходимым для сохранения гегемонии. Британия сохраняла свою гегемонию дольше, чем Нидерланды или Соединённые Штаты, благодаря тому, что баланс сил между её элитами был более прочным, чем у этих двух гегемонов.