Пассажиры первого класса на тонущем корабле - [148]
Но нью-йоркские банкиры не были совершенно бессильны, а федеральные чиновники уже при Рузвельте, а в ещё большей степени при Трумэне рассматривали «встроенный либерализм» и ограничения для капитала в качестве временных средств, которые больше не понадобятся после восстановления Европы и отступления политических угроз со стороны коммунистических и социалистических партий. Как следствие, контроль над капиталом так и не стал достаточно всеобъемлющим, чтобы предотвратить его отток из Европы. К тому же в 1950-х годах этот контроль последовательно ослаблялся по мере того, как в Соединённых Штатах менялся баланс сил, а правительство Великобритании извлекало преимущество из своего права на прекращение контроля над капиталом, пытаясь сохранить положение Лондона в качестве всемирного финансового центра, пусть и вынужденного уступить первое место Нью-Йорку.[831]
Послевоенные меры по контролю над капиталом были почти незамедлительно ослаблены, когда Министерство финансов США — из всех федеральных ведомств оно было наиболее подвержено давлению со стороны нью-йоркских банкиров — предпочло не сотрудничать с европейскими странами в попытках предотвратить бегство капитала.[832] Налоговые соглашения, заключённые Соединёнными Штатами с другими правительствами, требовали, чтобы США делились любой информацией, имевшейся у них об иностранцах, которые размещали инвестиции и получали доходы в Америке, со странами происхождения этих инвесторов. Соединённые Штаты уклонялись от этого обязательства и тем самым стимулировали иностранцев направлять средства в Америку, требуя от своих банков отчитываться только о счетах граждан США. Таким образом, правительство США не обладало какой-либо информацией об иностранцах, которой можно было бы поделиться с другими правительствами, а иностранцы могли прятать доходы в Соединённых Штатах — к этому маневру США продолжили прибегать и в XXI веке.[833]
Неудачи в контроле над капиталами вели к их масштабному бегству из Европы в Соединённые Штаты, что угрожало способности правительств Западной Европы реструктурировать свои экономики, а в дальнейшем и стимулировать спрос на экспорт из США. Нью-йоркские банкиры успешно блокировали требования европейцев ускорять репатриацию капитала, направленного в Соединённые Штаты. Этот кризис был разрешён благодаря плану Маршалла, который, несмотря на его объём, лишь частично компенсировал бегство капитала в Соединённые Штаты.[834] Это был первый послевоенный пример использования правительственных фондов США, а не регуляторных мер, которые могли уменьшить частные прибыли для достижения экономической стабильности. Однако и правительственные средства, и частные прибыли были принесены в жертву, когда Соединённые Штаты оказывали давление на другие европейские страны и банки, чтобы те заморозили (а в конечном итоге простили) все довоенные долги Германии — эта льгота для неё была ещё более ценной, чем план Маршалла.[835]
Послевоенная международная финансовая система исключительно успешно способствовала экономическому росту и в Европе, и в Соединённых Штатах в ходе «славного тридцатилетия» после 1945 года. В главе 6 указывалось, что в США рост был гораздо более быстрым и до 1974 года распространялся гораздо более равномерно, чем в дальнейшем. Аналогичным образом в 1950–1973 годах ВВП западноевропейских стран демонстрировал среднегеометрические темпы роста в 4,08%, однако в 1973–1998 годах они составляли лишь 1,78%. Сопоставимые показатели для Японии — 8,05% и 2,34%, а для мира в целом — 2,93% и 1,33%.[836] Успех Бреттон-Вудского соглашения заключался в том, что оно ограничивало, пусть и не блокировало потоки капитала и снижало частоту изменений обменных курсов, что предотвращало банковские кризисы, возникавшие после 1970 года вместе с неограниченными валютными спекуляциями и гигантским ростом «горячих» денег. Во всемирном масштабе с 1970 по 2007 годы произошло по меньшей мере 124 финансовых кризиса.
