Пассажир дальнего плавания - [17]

Яшка недоверчиво глянул на Дроздова, потом еще раз — на белый утес. Нет, всё-таки там мелькало что-то. И название у острова подходящее. Перовый — от птиц, значит. А также профессор — он ведь сюда в экспедицию ехал, да не один: пять человек с ним.

— Иди-ка ты надень пиджак, — сказал Дроздов.

— А то что?

— Скоро пойдем на остров, прохладно будет.

Голос ученого звучал сегодня как-то особенно по-приятельски. А мог ли человек с таким голосом выдумывать про остров и птиц?

В каюте, примеряя пиджак (наверное, в сотый раз), Яшка подвернул рукава еще на толщину пальца и опять думал о профессоре. Вот остаться бы с ним на острове изучать птиц. Ого, сколько они вдвоем изучили бы! Всех птиц переловили бы на удочки. А потом ребята на селе узнали бы, что у него есть друг — настоящий профессор.

Яшку очень занимала эта мысль. Но вдруг ему так отчетливо представилось лицо матери. Плачет она, поди, убивается. А уж про бабку и думать страшно.

Яшка ощупал карманы. Билеты были на месте. Целых двадцать пять штук. Решил он вернуть их профессору. Пускай ему автомобиль достанется. Будет на этом автомобиле по разным островам разъезжать и всяких птиц ловить.

Правый карман у пиджака оттопыривался. Туда Яшка положил несколько костяных пластинок с зубами, которые он вытащил из палтусовой головы. Эти пластинки он сохранял, чтобы показать Кольке, какой был палтус. Их непременно сберечь надо. Колька так про палтуса не поверит.

Он вышел на палубу. У трюма номер три были в сборе все обитатели «Большевика» — провожали Дроздова и сто пятерых спутников.

Удивительное дело, ведь совсем чужие люди, а расставались словно родные. Обнимались, хлопали друг друга по спинам. А капитан обнял профессора, долго держал его в объятиях, и, наконец, они трижды поцеловались.

За капитаном уже стояла очередь желающих прощаться с профессором.

Яшка дернул за рукав старшего помощника:

— Это он мне пиджак подарил, — и поднял локоть, чтобы Борис Владимирович лучше разглядел профессорский подарок.

— Чистая шерсть.

— Поди-ткось, — сважничал Яшка, — он мне хотел еще брюки подарить. Знаете, какие брюки, и пальто.

Сейчас Яшка наврал бы еще с три короба. Но его окликнули:

— Яков, на катер[17]!

Это звал профессор.

— Во, — сказал Яшка старпому, — опять зовет. Без меня ему, как без бати, никуда.

Яшка зашагал на зов профессора.

— Вы со мной садитесь.

— С тобой, с тобой, — засмеялся Дроздов, — марш в катер!

Под бортом звонко тарахтел мотор.

Яшка перелез через фальшборт и стал нащупывать ногами перекладину штормтрапа, но из-за маленького роста еле достал до нее.

— Поддержали бы, сорвется ведь, — сказал кто-то в катере.

Яшка узнал по голосу второго штурмана Жука, который схватил его за ухо. Он и теперь нарочно позорит.

Мальчик, назло штурману Жуку, вцепился в боковую веревку штормтрапа и, решительно откинув туловище, повис на одних руках. Так и спустился в катер, не касаясь ногами ни перекладины, ни веревки.

Наверху кто-то с восторгом произнес:

— Отлично, молодец!

Яшка с гордо задранной головой хотел перешагнуть на корму, но катер качнуло набежавшей волной и Кубаса отбросило на дно катера.

Следом за Яшкой в катер спустился профессор.

— Разрешите отходить? — спросил он капитана, стоящего наверху на палубе.

— Разрешаю, с самыми наилучшими пожеланиями.

Теперь Яшке показалось, будто Александр Петрович недовольно глянул на него. А на палубе все разом закричали, замахали фуражками, желали экспедиции счастья и успехов.

— Отдать носовой! — скомандовал Жук. — Малый вперед!

Катер скулой[18] мягко стукнулся о борт парохода и двинулся вперед. Мотор стучал то звонко и раскатисто, то тяжело и захлебываясь. Это волны, набегая, закрывали выхлопную газовую трубу.

Высокий черный борт парохода отодвинулся, и катер вышел из теневой полосы. Солнышко выглянуло из-за трубы, и лучи его засверкали на медной отделке катера.

«Большевик» был теперь виден от носа до кормы. Могучий его корпус незыблемо покоился на воде, хотя волна катилась крупная и катер изрядно качало.

Снизу волны кажутся больше и опасней. В обыкновенный ветреный день с высокой палубы парохода глядишь на них, и хоть бы что. А вот когда волны поднимаются выше катера, выше головы, тут начинаешь к ним относиться по-другому.

Сквозь гребни волн просвечивало солнце. Зеленая вода пенилась от пузырьков и кипела, будто в нее набросали кусков ваты. И вдруг она становилась чистой, зеленой, прямо-таки стеклянной. А в ямах между волнами вода была темная, густая.

Красиво, когда над этим голубое, тоже чуть зеленое небо, и по нему всюду разбросаны чистые белые облака.

Профессор сидел, обняв Яшку за плечи, и мечтательно глядел на «Большевик».

— Великолепный пароход, — тихо говорил он, — замечательный!

У Яшки и без того щемило сердце. Что же это в самом деле, дом-то оставался позади всё дальше и дальше. Пароход хоть немножко напоминал село. Всё-таки людей на нем много, да и коровы и собаки есть.

— А что вы там на острове делать будете? — нарочно спросил Яшка, чтобы не думать о пароходе.

Дроздов отодвинул ящик, съезжавший от качки им на ноги, и сел удобней.

— Птиц изучать будем, кайр.

— А как их изучать, — чучелы делать?