Пасифик - [26]

— С богом, — повторил Хаген. — Что это значит?

— Ничего. Ровным счётом ничего, фигура речи. Фу, да что же с вами происходит? Сам не свой!

— Я в порядке.

— Вижу, в каком вы порядке. Ладно, поговорим позже. Убирайтесь, шулер. Передавайте приветы и помните, что если Кальт отошлёт вас назад, следующая нейроматрица будет вашей. Уяснили?

— Да.

— Что «да»?

— Следующая нейроматрица будет моей.

— Черт-те что!

Селектор на столе надрывно запищал. Байден вздрогнул. «Отдел финансового контроля, — произнёс незнакомый женский голос. — Вас просят связаться с Отделом финансового контроля. Герр игромастер? Вас просят…»

— Да, — сказал Байден. — Да. Да. Да! Он шлёпнул по коробочке, отключая связь. На щеках проступили жёлтые пятна. Секунду-другую он стоял, слегка раскачиваясь грузным телом, шумно выдыхая через ноздри, потом схватил ручку и стал быстро писать, царапая и сминая бумагу.

— Я могу идти?

— А?

— Я могу идти? — повторил Хаген.

— Идите. Идите. Убирайтесь к дьяволу!

Байден слабо махнул рукой и продолжал махать, пока Хаген, пятясь, не закрыл за собой массивную дверь.

Зои уже ждала его с документами, запаянными в полиэтилен — от непогоды. Метеобюро опять несло какую-то чепуху про смену атмосферных фронтов. В соседней комнате щебетали и похохатывали, истерически прыская в ладошку. Тонкий аромат свежезаваренного кофе мешался с резким запахом жидкости для снятия лака. Кто-то громко произнёс: «…встал торчком, а я ни сном, ни духом». Молчание — и дружный смех, от которого задребезжали чайные чашки.

Хаген аккуратно свернул пакет и положил в карман — больше некуда. Зои улыбнулась краешком припухших губ.

— Покидаете нас, герр Хаген?

— Приходится, — ответил он, впервые испытывая желание влиться в деловитый муравейник, жужжание которого проникало даже сюда, в секретариат.

— Возвращайтесь, — сказала Зои. — Не оставляйте нас надолго. Обещаете?

— Обещаю, — кивнул он.

С некоторых пор обещания стали даваться ему очень легко.

***

Падал снег.

Крупные хлопья сплошной пеленой ложились на землю, уже укутанную свежеобразовавшейся, но ещё не осевшей периной. Выпрыгнув из салона, Хаген не догадался надеть капюшон, и снег тут же налип на ресницы, мешая разглядеть детали. Сзади зафыркал и взвыл мотор: автобус медленно отъезжал задним ходом, заваливаясь на сугробах. Кажется, водитель что-то крикнул, махнув рукой в шерстяной полосатой перчатке — то ли на прощание, то ли привлекая внимание. И вот он уже канул, провалился в разгулявшуюся метель, а Хаген остался один перед темным зданием лаборатории «Абендштерн».

Как же я вернусь?

«Я не вернусь», — понял он, и зашагал вперёд, тяжело поднимая ноги.

Не вернусь. Не вернусь.

Никогда.

Он остановился и прищурился, стараясь отыскать вход или хотя бы укрытие от снега. Вокруг было пустое пространство, состоящее из ветра и хаотичного мельтешения. Соседние корпуса — а они располагались где-то близко — временно перестали существовать. Он не чувствовал их присутствия. «Я один, — подумал он без страха и без любопытства. — Больше ничего нет. И вряд ли будет».

Здание, развернувшееся перед ним, не имело отношения к Фабрике, той Фабрике, ко встрече с которой он готовился так тщательно. Оно было старше, и печальнее, и основательнее — приземлённое и прозаичное, — самый обычный прямоугольник, нарисованный на холсте твёрдой, но, увы, лишенной вдохновения рукой. В нём не было ничего угрожающего. Хаген с сожалением подумал об истраченных впустую последних дозах «Реадапта». Он всё ещё ощущал горечь у корня языка, и апатия, овладевшая им, безусловно, имела химическое происхождение.

Он сделал ещё несколько шагов и понял, что направляется как раз ко входу, спрятавшемуся под козырьком, основанием которому служили каменные колонны. Узкие окна первого этажа были забраны узорчатыми решётками. Всё темно, лишь на уровне второго этажа блуждали отсветы, как будто за плотными шторами кто-то расхаживал с фонариком или свечой, поджидая гостей.

А я так и не успел пересобрать карточный домик.

Он усмехнулся и взялся за гнутую ручку. «Что же это — лаборатория, замок или учреждение?» Неважно. Ветер подталкивал в спину. Дверь отворилась легко, как будто кто-то распахнул её изнутри. Он отступил в замешательстве, но сообразил, что скрытые камеры, конечно, предупредили службы о его приходе. Теперь он видел, что дверь была лишь отделана под дерево, под покрытием из драгоценного мореного дуба скрывалась стальная пластина, приведённая в действие каким-то механизмом.

Фокусы. Фальш. Имитация.

Он вступил внутрь, нарочито громко топая, отряхиваясь от снега, и озираясь по сторонам, готовый как к отпору, так и к побегу. Но приготовления были излишни. Он очутился в мягко освещённом холле, просторном и уютном, и из глубины его навстречу уже спешила опрятная полная женщина в халате медсестры. Она семенила, всплёскивая руками, стараясь не выскользнуть из растоптанных туфель, и миловидное лицо её с белесыми бровками и трогательной пуговкой носа выражало все оттенки огорчения и сострадания.

— Ну что же вы? Проходите, проходите. Ах, какая погода! Какая ужасная метель!

Не такого приёма он ждал.

— Метель, — согласился он ошеломлённо. — Доброе утро…