Пасифик - [24]

— Но вы же сами хотели к морю, пока они собираются. Это было ваше желание.

Разве? Он не помнил.

— К тому же мы уже пришли, — сказала она тихонько.

***

Под ногами был песок — серый, однородный, шелковистый, он пересыпался с тихим шуршанием и тут же разравнивался, уничтожая следы. Ни камешка, ни ракушки, ни соринки. Хаген пожалел, что не надел перчатки, но потом осмелел и запустил пальцы в упруго-зернистую гладь, обрывающуюся впереди ровной огибающей — тоже серой, но иной, со ртутным отблеском. Тяжёлая вода.

— Почему — море? Если океан?

— Какая разница, — Марта прислонилась к его плечу, коротко вздохнула. — Так привычнее — море. Только вслушайтесь: мо-ре. И уже кажется, что можно уплыть. А можно ли переплыть океан?

— Этот? Или теоретически?

Он скорее почувствовал, чем услышал незнакомый звук, вибрацию, распространившуюся от плеча до подбородка, и вдруг понял, что она смеётся — искренне и от души, как смеются дети.

— Хаген! Почему вы такой пасмурный и правильный, как… транспортир? Как амплитудный детектор с полупроводниковым диодом? Как астролябия? Ну конечно, этот океан не переплыть. В нём даже не искупаться.

«Почему?» — хотел он спросить, побуждаемый своим вечным спутником, духом противоречия, но всё было ясно и без слов, при одном только взгляде на зеркальное пространство и, особенно, его край, ложащийся так ровно, то ли лижущий, то ли просто перекрывающий берег. Хотелось вновь и вновь зарываться пальцами в песок, ощущать его ласково-шершавую, прохладную текстуру, проводить по нему пальцем и следить, как исчезают следы — но ничто не заставило бы по доброй воле прикоснуться к этой воде, прозрачной, чистой и безнадёжно мёртвой.

Ничто, кроме любопытства.

Она не радиоактивна.

Он всё же заставил себя прикоснуться и был вознаграждён чувством победы над собой: самая обычная вода, чуть более плотная и совершенно никакая — ни тёплая, ни холодная — на ощупь, однако ощущения не отменяли главного, и он вздохнул с облегчением, отстранившись от водяной кромки и тщательно обтерев руки.

— Берег даже не огорожен. А скажите, Марта, неужели не было случаев, когда ваши подопечные рассматривали бы вот это… как выход?

— Никогда, — она категорично мотнула головой. — Нет-нет, никогда, никто. Посмотрите внимательно, Хаген… вы же понимаете…

Он понимал.

Может быть, когда-нибудь.

Если я захочу исчезнуть без следа. Без прошлого, без будущего.

Океан простирался перед ним как безразмерное полотно, градиентно переходя в линию горизонта. На поверхности воды то тут, то там возникали маленькие выпуклости, впадинки, но тут же разглаживались, и серебристый отсвет перетекал дальше, постепенно тускнея, словно впитывая туман и дождевую взвесь, приносимую слоистыми облаками.

Если бросить камень в обычную воду — появятся круги. Но мне нечего бросить: тяжелой воды боятся даже камни. Зачем камню будущее?

— С другой стороны точно так же?

— Наверное, — сказала она рассеянно. — Я не видела, но должно быть так же. Море не меняется.

Я тоже. И никто.

— Вы задумались?

— Размышляю над тем, что вы сказали. Вот, — он указал на водяное зеркало. — Вот причина того, в чем вы неосознанно меня обвиняете. Райх — это щит, Райх — заслонка, Райх — это коридор, но ведь я-то бессилен что-либо изменить.

— Иногда я думаю, что причина в нас, — она чертила носком ботинка линии и тут же разравнивала, не дожидаясь, пока песок сделает это за неё. — Я не знаю, откуда берётся такое чувство, но оно есть. И Хаген, я вас не обвиняю. Но наше «здесь» и ваше «там» слишком различно. А вы — единственный, кто прибыл из-за Стены. И всё, что мы захотим сказать Пасифику, услышите вы. Больше никого нет — только вы. Все жалобы, и недовольство, и даже ненависть…

— Я не военный человек.

— Иногда это не важно.

— Тогда не говорите мне о справедливости, — произнёс он с неожиданной горечью. — Вы ничего о ней не знаете!

— Зато я видела Стену! — горячим шёпотом сказала она. — Ту, из-за которой вы пришли. Мне её показали однажды. Холодная, стальная, уходящая вверх, непроницаемая. Достающая до неба. И ни зазора, ни окошечка, ни глазка — ничего, кроме автоматических ворот, пропускающих бесконечные составы оттуда, всегда и только в одном направлении — оттуда сюда: зерно, фрукты, молоко, ткани, дерево, мрамор, фарфор, даже картины — да, когда-то нам присылали и картины. Но Стена, Хаген! — и я спрашиваю себя, неужели это справедливо? Наверное, да, иначе бы вы не смотрели на меня так укоризненно. Вы думаете, я обвиняю? Вовсе нет! Пасифик щедр. Посмотрите — когда мы почти утратили надежду, он подарил нам вас.

— Я не подарок.

— Для меня вы подарок.

— И транспортир.

— Да. И астролябия. Знаете, Хаген, когда я увидела вас впервые, то еще не знала, кто вы, но уже тогда удивилась — вы были ярче, ярче и теплее, чем всё остальное. Вчера было иначе, я не сразу узнала вас в темноте, но сегодня вы вспомнили — и засветились, и я обрадовалась рядом с вами! У вас очень хорошая улыбка. Но вы так мало улыбаетесь.

— Просто мне есть, с чем сравнить, — тихо сказал он. — Простите, Марта, но мне кажется, что выстрел в Мецгера был страшной ошибкой, непоправимой ошибкой. Раньше я боялся за себя. Теперь я буду бояться ещё и за вас.